Самоубийцы и другие шутники - Евгений Львович Чижов

не Сеня! Вы за ним, а не за мной, вам к нему!» Но голоса не было, как в страшном сне. Чтобы убедиться, что не спит, Инна подняла руку, потрогала лицо – и увидела, как поднесла к лицу руку женщина в дальнем конце коридора. Комок страха съежился, уступил место дыханию, вместе с ним вернулся голос, но кричать отражению в зеркале предательские слова «вы за ним, а не за мной» не имело смысла. Она сделала еще несколько движений проверить, что отражение не своевольничает, слушается ее, то есть это действительно отражение. Оно было покорно ей больше, чем собственные руки и ноги, ставшие после пережитого ожога ужаса ватными, почти чужими.

На этих ватных ногах она дошла до следующей двери и, открыв ее, с облегчением обнаружила в комнате два больших платяных шкафа. Память о том, как она только что, ни секунды не раздумывая, чуть не предала Сеню, заставила ее тщательно выбирать ему белье и одежду, выискивая лучшее. Большинство вещей были старые и ношеные, некоторые штопаные. Было несколько приличных костюмов, но вряд ли подходящих по размеру, кроме того, одевать Сеню в костюм Инне не хотелось, это было бы слишком похоже на похороны. Копание в вещах успокаивало, проходила дрожь в руках, возвращалось привычное ощущение тела, но испытанный страх засел так глубоко, что до конца его было не изгнать. Идя обратно с ворохом белья и парой брюк (вдруг одни не подойдут), Инна не решилась обернуться на зеркало: кто его знает, что оно покажет на этот раз.

В комнате, где лежал Сеня, за время ее отсутствия огонь в печи погас, жар сгоревших поленьев весь вышел в трубу, поскольку заслонка оставалась открытой, и стало заметно холоднее. Пытаясь согреться, Сеня повернулся набок, подтянул к животу коленки, при этом уронил на пол подушку. Теперь его голова криво свешивалась книзу, и на лице застыло выражение однообразной боли или муки. Пока ее не было, поняла Инна, пока она глупо пугалась собственного отражения, смерть хозяйничала здесь, и беспомощный голый Сеня был целиком в ее власти. Инна подняла подушку, устроила на ней Сенину голову, а так как боль не хотела сходить с его лица, погладила щеки и лоб, осторожно ее стирая. Натянула на него трусы, потом брюки, но это его не согрело, она услышала, как он едва различимо произнес:

– Лед… Снег… Лед… Почему холод? Зачем лед?

Инна нашла теплое одеяло и накрыла им Сеню, но он все равно продолжал бормотать про лед и снег. Видимо, холод поднимался к нему изнутри, из тех близких к смерти пространств, где он блуждал, очевидно, там было еще холоднее, чем в промерзшем безлюдными зимами доме. Тогда она сама легла к нему под одеяло, тем более что тоже замерзла в остывшей комнате, прижалась и обняла, стараясь согреть. И пожалела, что не сделала этого раньше: обнимая, она была рядом с ним в бесконечно интригующих ее Сениных скитаниях, быть ближе уже было невозможно, и, хотя не могла увидеть разворачивающихся перед ним пространств и миров, все-таки держала его руками и ногами, не давая совсем пропасть. Скоро ей стало тепло, потом жарко, но Сенины руки, которые она сжимала в своих, оставались ледяными. Стремясь передать ему свой жар, Инна притерлась к нему теснее, еще теснее и, наконец, сама не зная зачем, укусила за ухо. В его видениях это, похоже, превратилось в сцену наказания или суда, потому что она услышала:

– Я нет… Я виноват… Но почему? Почему я? Я все исправлю! Смогу… Спасу… Я всех спасу… Я знаю дверь… Вход… Ключ… Свет…

Инна ловила эти слова, казавшиеся ей страшно важными, потому что доносились они из области между жизнью и смертью, где находился Сеня. Она пожалела, что ее руки заняты и она не может записать эти слова, ведь вполне возможно, что их связь и значение откроются позже. Сенины пальцы стали теплее, голос сделался отчетливее, а потом Инна ощутила, как что-то твердое уткнулось в ее бедро. Она, конечно, сразу поняла, что это, ей не нужно было для этого опускать руку и щупать его, но она опустила и пощупала, а затем расстегнула Сене брюки, достала и осторожно сжала его член. Теперь Инна знала, что держит Сеню надежно, пока эта его твердая вещь в ее руках, смерть не сможет его забрать, даже подступиться к ним не сумеет. Сознание своей, пусть временной, победы над смертью наполняло ее горячей радостью, заставлявшей еще сильнее сжимать Сенин член. Он двигался в ее руке короткими упрямыми толчками, при этом сам Сеня, казалось, не имел к нему никакого отношения, глаза оставались закрытыми, лицо спокойным, только дыхание стало более коротким и сиплым. Но когда произошел взрыв, он застонал громким протяжным стоном и запрокинул голову, задрав кверху подбородок. «Ну, всё, всё, всё…» – утешала его Инна, будто совершила над спящим Сеней опасную операцию. Несколько минут она всматривалась в него, ожидая, что он проснется, но этого не произошло, дыхание и сердцебиение успокоились, Сеня вновь вернулся к неподвижности своего сна. И все-таки торжество победы не покидало Инну. Она погасила в комнате свет, чтобы тоже поспать, и уже не боялась темноты.

Проснулась от громкого стука и несколько секунд не могла понять, где находится. Надвигавшиеся из темноты очертания мебели ничего ей не говорили, и только сиплое Сенино дыхание рядом заставило все вспомнить. Стук доносился снаружи, он был требователен и внушал тревогу, но Инна представила, что это не она, а Сеня боится, а она его успокаивает: ну, что ты, я же с тобой, дверь закрыта, ничего страшного, просто кто-то пришел нас проведать – и тут же вспомнила про Серафиму Никитичну, обещавшую принести отвар из трав. Это действительно была знахарка, когда Инна ей открыла, она сердито сказала, что уже собиралась уходить, звонок не работает, она пальцы себе отбила, колотя в дверь. Достала из сумки и протянула Инне банку с густым варевом.

– Будешь каждые два часа по столовой ложке давать. Поняла?

Инна послушно кивнула.

– А если… Если у него рот закрыт, что делать?

Серафима Никитична отстранила Инну, нашла в буфете ложку, села на кровать и открыла банку, наполнившую комнату едким травяным запахом. Затем резко надавила левой рукой Сене на горло, и когда он захрипел, хватая открывшимся ртом воздух, влила в него ложку отвара. Это было проделано так быстро и безжалостно, что у Инны перехватило дыхание. Глядя, как скривилось болью Сенино лицо, она почти ощутила хватку