Самоубийцы и другие шутники - Евгений Львович Чижов

набережной расстояние сокращалось быстрее, чем он успевал сглатывать переполнявшую рот липкую слюну, оставалось три квартала, два, последний квартал… И тут на плохо освещенном участке дороги неизвестно откуда появился человек. Секунду назад его не было, – а может, видевший только ждущую его реку Скворцов просто не заметил, – и вот он стоит, совершает какие-то судорожные телодвижения – шаг влево, шаг вправо – и, кажется, до того напуган летящей на него машиной, что не способен убраться с пути. Скворцов ударил по тормозам, крутанул руль, человек – Скворцов успел разглядеть, что это старик, – отлетел вбок. Неужели сбил? Только этого ему не хватало! Хотел себя, а вместо этого старикана какого-то угробил! Он вывалился из машины, подбежал к лежащему на асфальте небольшому телу.

Старик скрючился на боку в позе эмбриона, глаза закрыты, впалые щеки заросли седой щетиной, губы вроде шевелятся, точно он дожевывает что-то напоследок. Скворцов подобрал отлетевшую в сторону замызганную шапку, нахлобучил на беззащитную лысину. На старике было пальто с облезлым воротником и большие ботинки в разводах соли, почти нелепые для его маленького роста. Не то бомж, не то просто забытый человек, за которым некому следить. Скворцов потрепал его по плечу:

– Жив, нет?

Глаза на худом лице медленно приоткрылись и некоторое время глядели без выражения, потом на губах возникло подобие улыбки.

– Жив… А ты кто?

– Дед Пихто. Где болит?

– Везде… Всюду болит.

– Двигаться можешь? Если сможешь сесть в машину, я тебя отвезу.

Скворцов отошел подогнать поближе девятку, а старик начал шевелиться, сгибая и разгибая конечности, проверяя, на что может опереться. Когда Скворцов подъехал, он уже встал, потом довольно живо, кряхтя и постанывая, устроился на сиденье. Скворцов понял, что, скорее всего, даже не задел старика, а на асфальт тот упал с перепугу. Если б задел, он бы так легко не поднялся.

– Куда тебя везти, в больницу или домой?

– Зачем в больницу? Что мне там делать? Домой давай. Авось отлежусь.

– Где живешь-то?

Скворцов думал, что старик обитает в одном из соседних переулков, но оказалось, что у него квартира в Сокольниках.

– А сюда как попал?

– Гулял. Я по ночам редко сплю, все больше по городу хожу. Люблю погулять, особенно ночью – народу нет, просторно.

– Ну ты даешь! – Скворцов с удивлением оглянулся на старика. – Так всю ночь и ходишь?

– Так и хожу. Летом иногда присяду на лавочку, подремлю час-другой и дальше, а зимой нельзя, холодно. Так что зимой ночь напролет гуляю.

– И не устаешь?

– Не-а. Привычный.

«Сколько же этому ходоку лет?» – подумал Скворцов. По измятому морщинами лицу ему можно было дать и шестьдесят, и все восемьдесят, а то и еще больше. Хотел уже спросить, но старик его опередил:

– А ты это… куда ехал-то?

– По делам, – неопределенно ответил Скворцов. Не признаваться же, что хотел свести счеты с жизнью.

– По дела-а-ам, – недоверчиво протянул старик. – Ну-ну. А я думал, ты это… за мной спешил. По мою душу.

– В смысле?

– Думал, ты мой ангел смерти, Абаддон, или Азраил, или этот… как его? Весь глазами покрытый… не помнишь, как называется?

То ли старик, правда, ждал от Скворцова подсказки, то ли хитро испытывал его на знание ангелологии, которое подтвердило бы его подозрение, но Скворцов только плечами пожал:

– Мне-то откуда знать? Я что, на ангела похож? Ты когда-нибудь ангела с такой ряхой видел?

Ему снова вспомнилось свое покрасневшее от ярости лицо в зеркале.

– Постой-постой… Малхамовес! Точно! У него по всему телу глаза. А вообще-то, как ангелы взаправду выглядят, я, извини меня, не знаю. Ни одного пока не видел.

Старик усмехнулся, потом недоверчиво покосился на Скворцова, похоже, не до конца уверенный, что тот точно не ангел, передернул плечами. Он вообще то и дело поеживался, ерзал, вздрагивал, будто заново осваивался в своем теле, с которым готов уже был расстаться. «Странноватый дедок, – подумал Скворцов, – не такой, похоже, простой, каким сперва показался. По ночам бродит, ангела смерти ждет. А может, просто не в себе уже». Его и самого еще ощутимо трясло внутри: он ведь тоже попрощался уже с жизнью и теперь в нем росло недоумение, почему и зачем она вернулась к нему в образе этого ветхого любителя ночных прогулок. Свет в салоне машины был погашен, но лицо старика через равные промежутки озарялось фонарями, мимо которых они проезжали, потом снова ныряло во тьму. Освещенное лицо так резко отличалось от темного, точно это были два разных: первое с по-птичьи вытаращенными глазами, с потрескавшимися губами и покрасневшими, как от насморка, ноздрями острого носа выглядело больным, тревожным, зато живым и подвижным. Уходя во мрак, оно утрачивало возраст и тонкость мелких черт, становясь сумрачным вневременным ликом, жизнь которому придавал только блеск глаз. И еще голос, дребезжащий, не замолкая, старческий голос:

– А я уж думал, когда ты на меня летел, что все, пришел мой час наконец-то! А то живу-живу, хожу-хожу, сколько можно?! Все на свете я уже видел, всех пережил, на что ни погляжу, все было. И если б только однажды было, а то ведь не сосчитать сколько раз. Так мне вся эта свистопляска надоела – ты представить себе не можешь, до чего она мне наскучила! Москву хрен знает во что превратили: не город, извини меня, а один большой вокзал. Хожу по нему, как по чужой земле, врагами захваченной! Вот, смотри, перекресток проехали, там, на углу, рюмочная была – отличная, я тебе скажу, рюмочная! Дальше блинная, а напротив будка, где айсор сидел, ботинки чистил. Кому они мешали? Ничего ведь не осталось! Один я хожу, про них про всех помню. А какая в этой блинной одна официанточка была…

Прорезавшаяся говорливость старика была лихорадочной, она явно подогревалась пережитым испугом, точно он торопился заговорить Скворцову зубы на тот случай, если он все-таки окажется ангелом смерти. Мысль об этом не отпускала старика:

– Все ж таки должен был ты меня прибрать, точно тебе говорю, должен. Давно уже мне пора. Это ты промашку дал, оплошал ты. Провалил, извини меня, свою задачу.

– Да какую задачу-то?! О чем вы вообще? Я ж ни сном, ни духом, что вас встречу, не знал!

Скворцов даже перешел с «ты» на «вы», чтобы подчеркнуть, что они вообще незнакомые, совсем чужие люди.

– А тебе это знать, извини меня, необязательно. Это там, наверху, за тебя всё решили. Твое дело, извини меня, маленькое: жать на газ да баранку крутить. А ты крутил-крутил, да и мимо прокрутил. Эх ты!

В словах старика были