Самоубийцы и другие шутники - Евгений Львович Чижов

– Сильней давай! – подбадривал его Коля. – Не стесняйся! Жми шибче!

Голубоватая кожа старика неплотно прилегала к телу, скользила и елозила под рукой, между ней и скелетом совсем не было жира, так что пальцы Скворцова упирались в ребра, едва не проваливаясь между ними, казалось, надави он чуть сильнее, и кожа продавится, расползется, кости вылезут наружу. Старик кряхтел, иногда постанывал и терпел. Едкий запах мази затягивал полупроснувшегося Скворцова обратно в сон, где всё – и холод, и сырость, и снег, и даже усталость и страх – были такими свежими, какими бывают только в детстве. Эта свежесть не до конца покинула Скворцова, к ней еще можно было вернуться, стоило только найти место, где прилечь. Ему вспомнились последние слова, которые бормотал во сне, и на секунду показалось, что он нашел правильный, самый важный вопрос:

– Так что же будет-то?! Что будет со мной, с Галей, с Валеркой – со всеми? Вы же знаете, нет?

Олег начал уверенно, но раньше, чем закончил, осознание того, что он нашел главный вопрос, его оставило, точно посреди фразы он окончательно проснулся и понял, что нет, это не то – спрашивать нужно было о другом.

– Что будет, что будет, – раздраженное ворчание старика подтвердило Скворцову его ошибку. – Что надо, то и будет! Лучше тебе этого не знать. Да и никому это знать не нужно. Сказал же, от тебя все зависит – вот и все, что тебя касается, а дальше сам решай.

Коля выпрямился, подошел к шкафу, достал из него белье и кинул на кровать:

– Укладывайся. Я на кухню пойду.

Олег постелил белье, но цвет его показался ему подозрительным, поэтому лег сверху, не раздеваясь, и начал соскальзывать в сон раньше, чем старик выключил в комнате свет. Через неопределенное время проснулся от громкого шороха над головой. Не сразу осознал, где находится, а когда сообразил, вспомнил про кошку Машку. Она жила в темноте своей хищной кошачьей жизнью, стремительно перемещаясь, судя по звукам, возможно, охотилась за мышами. У Скворцова болела с похмелья голова и сильно стучало сердце, из гулкой пустоты в груди по всему телу быстро распространялся страх, делая бессильными руки и ватными ноги, вынуждая Олега сжиматься внутри себя на последнем живом островке в теле, ближе к утешительно урчащему желудку. Шорохи и дробный стук кошачьих лап раздавались то сверху, то снизу, то из одного угла, то из другого, точно по комнате носилась не одна кошка, а две или три – темнота кишела ими, и Скворцов съежился на кровати, чувствуя себя большой обреченной мышью, за которой идет охота. Сильно хотелось пить, но только когда к жажде прибавилась потребность отлить, он смог заставить себя подняться с постели, чтобы добрести до туалета. Проходя мимо освещенной кухни, увидел свернувшегося с книжкой на диване старика Колю.

– Зверюга ваша совсем очумела, спать не дает. Что делать?

Коля отложил в сторону детектив братьев Вайнеров.

– Это с ней бывает. Обожди малость, скоро уймется.

Вернувшись, Скворцов несколько минут просидел на кровати, вглядываясь в темноту, пытаясь увидеть кошку, но та притихла, а как только он лег, зашуршала снова, живая тьма комнаты сгущалась, шевелилась и пульсировала ею. Олег накрыл голову подушкой, но кошачьи перебежки все равно были слышны, казалось даже, что животное где-то совсем рядом – не прячется больше по углам, а носится вокруг кровати. Потом она немного притихла, и все же пару раз Скворцов слышал мяуканье, хотя, возможно, оно ему уже снилось, потому что Олег не заметил, как заснул, и кошка Машка проскользнула в его сон, наполнив его страхом смерти, его ощутимой близостью. Тот страх, от которого Скворцов оторвался, когда пьяный жал на газ, чтобы рухнуть в Москву-реку, все же настиг его, воплотившись в кошке, и овладел им во сне.

Наутро он проснулся в обильном поту, но уже со спокойным, ровно бьющимся сердцем: события минувшей ночи стали далекими, детали и мотивы их смутными. Ближе всего была не дававшая ему спать кошка, и Скворцов оглядел комнату, ожидая увидеть на полу растерзанные тела мышей или какие-нибудь их остатки. Но никаких следов ночной охоты не было. Может, она ему приснилась? Оделся, заглянул на кухню. Старик Коля лежал на спине, запрокинув голову с открытым ртом и провалившимся книзу подбородком, его заросшее седой щетиной лицо не подавало признаков жизни. Особенно мертвым выглядел на нем кривой черный провал рта. Скворцову сделалось не по себе – сами собой пришли на память Колины слова, что все здесь на нем держится. Он вгляделся внимательней, различил слабую пульсацию век, потом расслышал дыхание. Слава богу, живой. Можно было отправляться восвояси. Выходя, постарался закрыть дверь как можно тише, чтобы не разбудить старика, судя по всему, ночь напролет читавшего детектив и уснувшего только под утро.

На улице еще горели фонари, но небо было светлым, над дальними крышами вставали пронизанные невидимым пока солнцем розовые дымы. Теперь Скворцов ехал осторожно, от вчерашней его пьяной уверенности ничего не осталось, на каждом повороте он опасался заноса. Было действительно скользко, один раз он проехал мимо аварии и успел испытать что-то вроде стыда или вины за то, что сам цел и невредим. Впрочем, Скворцов всегда чувствовал с похмелья вину по всякому поводу.

Вернувшись домой, Олег застал жену одевающей в прихожей сына в детский сад. С порога протянул ей подаренную стариком Колей брошь, Галя оттолкнула его руку, даже не взглянув на нее. Скворцов не удивился, другого от жены он и не ожидал, но не знал, что теперь делать с брошкой. Воспользовавшись его растерянностью, сын выхватил ее у него из рук и закричал:

– Это мне! Мое! Мое!

Чтобы не толкаться в узкой прихожей, Скворцов прошел в комнату и через дверь увидел в зеркале, висевшем на противоположной от входа стене, как Галя пытается отобрать у сына брошь. Валерка спрятал сжатый кулак с брошкой за спину, Галя принялась выкручивать ему руку, оба были уже одеты, раскраснелись, и от этой борьбы в лице жены проступило сходство с сыном, заметив которое, Скворцов понял, что нет такой обиды, какой он не смог бы ей простить. А вот простит ли она его? Галя, наконец, отняла брошку и, не удержавшись, стала разглядывать, потом, расстегнув пальто, приложила к платью и остановилась у зеркала в прихожей. То ли ракурс, в котором Олег глядел на жену, был непривычен, то