Как делаются... - Андрей Александрович Пирогов

Виталику, усмехнулась, бросила книжку на парту, для того, вероятно, чтобы освободить руки; этими самыми пустыми руками взяла виталиков черновик и хладнокровно разорвала его на четыре части.

— Вон. Иди в канцелярию, садись и жди меня. Сейчас я вызову твоих родителей — и будем исключать тебя из школы.

Тишина стала упругой как сердце.

Валерия Петровна обвела класс глазами, взгляда ее многие не выдержали.

«Чудненько, — усмехнулась про себя Валерия Петровна, продолжая сохранять на лице выражение гнева и сосредоточенности, — даже ничего делать не пришлось, на ловца и зверь бежит. Урок девочке получается. Пусть знает».

Виталик успел испариться.

— Та-а-ак, — повторила Валерия Петровна, — я думаю, он такой не один.

Она шагнула ко второй парте и скомандовала следующей жертве:

— Покажи пузо.

Смысл сказанного дошел до Натальи Андреевны лишь после того, как она увидела: Сережа, умный, тонкий и твердый мальчик, послушно задирает руками рубашку, показывая требуемое.

Соседка Сережи, певунья Галя, побледнела. Валерия Петровна смерила певунью взглядом, переворошила рукою листочки, лежавшие перед ней на парте, ничего не сказала и сделала еще один шаг.

С четвертой парты без команды поднялся следующий Вэшник, Юрий, и так же без команды обнажил живот.

Двигалась Валерия Петровна достаточно быстро, времени у Паши Веселовского оставалось в обрез. «Сборник» из-за пояса он уже вынул давно, нужную страницу нашел и вырвал, для обеспечения скорости процесса. Задача, стало быть, заключалась в сокрытии листка (книжка давно уже была схоронена в портфеле). На мгновение Паша забыл обо всем, скомкал листок и пихнул его в карман. Очнулся Паша, когда увидел круглые расширенные глаза Натальи Андреевны, уставленные на него в упор.

* * *

Валерия Петровна обошла все три колонки — ни у кого больше ничего найти не удалось.

— Огорчили вы меня, гульки, огорчили… — Валерия Петровна обернулась к Наталье Андреевне, опытным глазом отметила нужный эффект — и изменила тон, даже улыбнулась чуть-чуть.

— Наталья Андреевна, можно Вас на минуточку… — и классная руководительница послушно пошла в коридор.

— Вот такие у нас детки, Наталья Андреевна, — директриса почувствовала что-то и неожиданно для себя самой добавила, словно извиняясь: — С одиннадцатым классом я бы себе такого не позволила, а с этими еще можно.

Да что это? — она действительно извиняется? — директриса нахмурилась.

Очень вовремя, отвлекая от разговора, из-за угла рекреации вывернул Виталик. Урок Наталье Андреевне можно продолжать.

— Иди сюда, — педагогически тонко произнесла Валерия Петровна. — Я же тебе сказала в канцелярию?

— Я… мне… — у Виталика тряслись губы.

— Подойди сюда… Тебе стыдно?

Виталика передернуло. Полились слезы.

Валерия Петровна вздохнула:

— Надо бы наказать тебя, чтобы на всю жизнь запомнил, да жалко… — она вздохнула еще раз. — Иди в класс, бери чистый лист, садись на последнюю парту один — и начинай снова.

Довольная преподанным уроком Валерия Петровна матерински коснулась плеча Натальи Андреевны. Времени оставалось мало, пора заканчивать.

— Еще, Наталья Андреевна… Я тут узнала, что Вы с детьми собираетесь в поход? О таких вещах надо докладывать, это я удержалась от «испрашивать разрешения». Мне надо официально оформить приказ, назначить ответственного. С врачами Вы проконсультировались? В Вашем классе, я помню, были противопоказания.

Наталья Андреевна кивнула.

Раскрылась дверь, из класса высунулся Влад, увидел говорящих, пробормотал «Извините» и исчез.

— Вот разгильдяй… — Валерия Петровна уже думала о другом. — Всё, Наталья Андреевна, дальше — сами.

Она пошла к лестнице, довольная собой.

Всё получилось замечательно: прививку от розовых очков она девочке сделала, глаза приоткрыла, а заодно показала, какие у нее есть рычаги, и как ими пользоваться. Коли не дура — поймет.

Оставшаяся одна Наталья Андреевна автоматически развернулась к двери, взялась за ручку — но так и осталась стоять, словно силы у нее в одно мгновение иссякли.

Как делаются Благородными Донами

Самая тяжелая смена — с четырех до шести утра, а Леху сегодня поставили в предыдущую — тоже не сахар, но всё же полегче. «Часовой обязан бдительно охранять и стойко оборонять свой пост, нести службу бодро, ничем не отвлекаясь». Умные люди писали Устав ГиКС[1], да только практика, как известно, несколько отличается от теории. Как «стойко оборонять» пост трех километров в периметре? В Уставе сказано: передвигаться со скоростью, обеспечивающей надежную охрану поста — летать, что ли? Вопрос такой новобранцы роты охраны своему командиру задали, и ответ получили достойный: умеете летать — летайте. Леха, то бишь часовой третьего поста второй смены Алексей Стенькин, вспомнил усмешечку капитана и усмехнулся сам: армия. Ты думал — в сказку попал?

Стенька поправил автомат на плече и двинулся по маршруту дальше.

За три месяца службы ко всяким, бьющим в глаза гражданскому человеку армейским штучкам, Леха помаленьку привык. Не «можно?», а «разрешите?», не «да», а «так точно», не «хорошо», а «есть». Крючок на гимнастерке застегнут, пилотка на два пальца от бровей, подворотничок подшит, сапоги начищены и спереди, и сзади, но хитро: каблук от души, голенище чуть тронуто: иначе присядешь — и галифе окажутся черными; вот в чернож…х Леха не ходил ни дня. И то — старше всех стариков в роте, 24 года, образование высшее, инженер-строитель. В первый же день службы в их каптерку ввалился дембель (как потом сказали — писарь из штаба) и спросил:

— Кто тут инженер?

— Я, — отозвался Леха настороженно.

— А-а, — протянул дембель, сам, видимо, не понявший, зачем ему инженер.

Марку Леха выдерживал строго.

На проводах в армию его учитель, Пирогов, сказал:

— Помни, Леха. Вести себя надо так, чтобы ни один 19-летний старикан не мог бы до тебя… э-э-э… в общем, не мог цепануть ни за неподшитый воротничок, ни за неначищенную бляху, ни за какую еще ерунду. Уважай себя — и тебя уважать будут.

Леха запомнил.

Немногое из пироговских рассказов совпало с его, Лехиной, реальностью — 15 лет разницы все же — но в принципиальных, касавшихся человеческих отношений, вещах учитель советовал грамотно, Леха убедился.

А к постоянному отсутствию туалетной бумаги или тоске по шоколадным конфетам цивилизованный человек, оказывается, привыкает быстро.

До конца смены по часам оставалось 17 минут. Караульная машина, конечно, часа на пол опоздает — до его поста объехать еще четыре — но поставили Леху соответственно позже, так что в итоге получается баш на баш, свои два часа он и оттянет.

Чем бы заняться?

Курил он за смену дважды, можно еще разок.

В статье «Часовой не имеет права» стоит, естественно, наряду со всем прочим и «курить», но Леха успел выстроить собственную шкалу, реперными точками в которой стали: