Как делаются... - Андрей Александрович Пирогов

не закуривал бы вовсе, либо держался до конца, не выкидывал по свистку Кирпича полсигареты — потом ведь, знаю, у меня стрелять начнешь?

Так, родной, салабоном и останешься.

Неужели дело только в возрасте?

Может, школа?

Машина неожиданно затормозила, не доехав до караулки.

Стукнула дверца, и через секунду над бортом показалась голова. Сержант Стрельников заговорил тихо:

— Кирпич, пошли! — и, помолчав, добавил, словно в раздумье: — Вдвоем тяжеловато будет…

Ближе всех из молодых к борту сидел Леха, потому, наверно, и последовала команда:

— Стенькин, за мной!

Леха соскочил с машины, не понимая, что задумал сержант. Второй пост, ГСМ[3], часового уже сменили, да и их с Кирпичом двое — зачем?

— Вперед! — не по Уставу скомандовал Стрельников, и Леха окончательно убедился: что-то не то дембеля затевают.

* * *

Не будь Стрельников сержантом, Стенька бы, пожалуй, не против был с ним познакомиться поближе: что-то в нем чувствовалось человеческое, настоящее.

И на гитаре сержант играл, одна из его песен Стеньке очень понравилась (своего умения Леха пока не демонстрировал), и внешне сержант был симпатичен… Но держался так же, как друзья его, несмотря на то, что многое в них (Леха мог поклясться!) было Стрельникову поперек.

Охранял пост дембель.

— Тихо? — спросил, подходя, сержант.

— Тихо, Володь, — послушно отозвался часовой.

— Порядок! — возбуждение Стрельникова передавалось остальным. — Кирпич, давай! Стенькин, за мной!

Через три минуты всё стало ясно.

Дембеля нацедили из цистерны бочку бензина и с лехиной помощью покатили ее к машине. Частный бизнес: сейчас бочку продадут в соседней деревне, а деньги пропьют. Вопрос: как в этой ситуации действовать двадцатичетырехлетнему питерскому инженеру-строителю рядовому Стенькину?

Закатывая вместе с Кирпичом бочку по двум параллельным доскам-сходням, Стенька размышлял. В армии у него еще подобных ситуаций не было.

* * *

Будничность и простота воровства завораживали.

Даже Благородный Дон Румата вынужден был смотреть на творимые окружающими мерзости, не вмешиваясь в них. Но Дон Румата — разведчик, и вмешиваться во что бы то ни было ему запрещала Земля. Леха вздрогнул: ни один человек в машине, включая его питерцев, не возмутился: воровство — норма: жить-то надо, плетью обуха не перешибешь. У него самого, кстати, имеется чудесная отмазка-оправдание: подчинялся приказам непосредственного начальника, моей вины нет.

А что сказал бы Пирогов?

А Семин?

И Дон Румата, вспомни, в конце концов, не выдержал.

Бред, мотнул головой Леха, наплевать и забыть, сам ты ни в чем не виноват, тебе лично ничего с украденного бензина не обломится. Будьте проще, сядьте на пол — почему ему одному надо за всех мучиться? Переделывать Кирпича со Стрельниковым?

Машина остановилась у караулки, Леха спрыгнул на землю рядом с Кирпичом. Машина тронулась — там, где ждут, будут, значит, свои грузчики — а у дембелей ночью намечается праздник. И свои все молчат.

Леха зашел в караулку последним.

Завернул в сушилку, снял ремень, потом шинель, повесил ее на плечики, надел ремень на гимнастерку. Уговаривать себя все мастера — Марчелла уже снова закурил, бодр и весел.

— Лех, ты чего такой?

— Да так, Жека, не обращай внимания.

Леха вышел из сушилки и двинул в комнату отдыхающей смены.

Ранняя осень, — сейчас, ночью, караульный городок мести не заставят, можно отдыхать.

«Трудно быть Богом» лежит, наверное, на столе — отвлечься от дум, вернуться.

* * *

Сцену Леха увидел с порога: Кирпич выдирал страницы из книги не глядя. Стенька застыл.

Кирпич, кажется, почувствовал что-то — обернулся, глянул добродушно и объяснил:

— Срать иду — подтереться надо.

Кивнуть у Лехи не получилось.

Вот, Дон Румата, не надо лететь ни на какую планету, здесь всё так же: не ведают, что творят. И не у тебя там, в Арканаре — на грешной земле должны пройти сотни лет, прежде чем наглость и тупость отступят.

Трудно быть Богом, говоришь?

А человеком?

— Лех, — сзади подошел довольный жизнью Марчелла, — ну чего ты, правда, сегодня такой? Как Кирпич говорит — чамрочный?

— Эт точно, Жека, — не разогнул губ Стенька, — Кирпич так и говорит.

Брать в руки изнасилованную книгу было больно.

Саня Степанюк понял бы, да он на посту.

* * *

Караульная машина отсутствовала с полчаса.

Наконец, раздался шум открываемых ворот, последний выхлоп заехавшей в гараж машины, и в открывшуюся дверь ввалились двое — водила со Стрельниковым.

Стенька понял: и тот, и другой сейчас отправятся спать, значит, надо действовать немедля.

— Товарищ сержант, разрешите обратиться? — Стенька нарочно работал под Устав.

— Давай…

Стрельников переглянулся с другом-водилой — чего это он, инженер?

— Хотелось бы один на один, — не дрогнув лицом, Стенька кивнул на сушилку.

— Пошли, — заметно подобрался Стрельников.

Сержант был выше Лехи на полголовы и, пожалуй, плотнее.

Пропустив старшего по званию вперед, Стенька зашел следом и плотно закрыл за собою дверь.

Стрельников встал так, что Стеньке стало смешно: изготовился парень на всякий случай — и правильно, между прочим, сделал — мало ли что?

— Значит так, товарищ сержант…

Стенька заранее решил: держимся по Уставу до последней возможности, а там как кривая вывезет. Сержант пока молчал. Стенька продолжил:

— Значит так… Я в ваши дела не суюсь, глупо… Но хочу предупредить: меня в них не впутывайте. Сегодня был первый и последний раз.

Сержант скривился:

— Что, Стенькин, стучать пойдешь?

— Это моё дело, стучать — не стучать… — Леха держался. — Но я тебя предупредил.

Стрельников оказался не из пугливых:

— А не много на себя берешь, солдат?

— Сколько надо, столько и беру, сержант.

— Не понял?

— Подумай.

Хорошо, что говорили один на один, Стрельников имел возможность сохранить лицо — при всех не стерпел бы.

Разделяло их около метра, уйти от удара Леха б успел.

Одно мгновение казалось: сейчас Стрельников бросится. Но только мгновение: наилучший исход боя — уклонение от него, если сержант об этом знал.

— Смелый ты мужик, Стенькин.

— Немного есть.

— А не боишься?

— Боялка сломалась.

— Можно починить.

— Хочешь попробовать?

Стрельников растянул губы в улыбку:

— Потом не жалуйся.

— Договорились. — Стенька кинул руку к пилотке: — Разрешите идти, товарищ сержант?

— Идите.

Стенька вышел и повернул направо, на выход.

В курилке никого не было. Стенька сел, достал сигареты и пожалел еще раз: об отсутствующем Сане, о Кирпиче, о Людях и Богах.

Еще час — и можно будет поспать хоть немного.

* * *

На следующий день Леху сменили с караула, хотя стоять он должен был суток трое.

На разводе в роте Леха услышал:

— Кухонный наряд — рядовой Стенькин.

— Есть.