Дворики. С гор потоки - Василий Дмитриевич Ряховский

— Почему такое? — Митька рывком глянул на Петра и взялся за ус.

— Вот где наша сила, а мы ее упустили. Завтра же надо созывать новое собрание совместно с бреховцами. Дело-то пойдет круче.

Митька опять засмеялся:

— Если уж по поводу бедноты, то там мы ее наскребем с остатком.

— А это нам и требуется.

— Ну, наши завоют!

Потом они долго ходили по Артемовой дорожке, оступаясь в колеях и путаясь в длинных хворостинах рябинника и полыни. Позвякивая уздечками, Митька обстоятельно отвечал на расспросы Петра:

— Вся сволочь объединилась. Этот Зызы еще с нами покопается. Ванька Лисин у них здорово орудует, никаких чертей знать не хочет. Набаловался в плену, вот и хочет повернуть дело на свой лад. Каждый день почти собрания. Черт те откуда народ приезжает. Раза два я хотел было прийти туда, да мой дохляк Ермоха мне политику портит: где он — там меня с души рвет. А он туда зачастил, как за ужином все равно. Вот дела-то! Зря ты отсюда смотался. Без вас со Степкой тут жизни нет. Артем, ну он…

— Что?

Митька затруднительно посвистел носом.

— Ему теперь веры нет. Что ни скажи он, ему глотку затыкают: «Зять партийный, вот ты и распинаешься». С тех пор как ты уехал, он и на собрания перестал ходить.

— А Тарас?

— Тарас что ж? Он обзавелся бабой и так влез в работу, что в чем душа держится. Тарас верный человек, но ведь ему ходу нет, тоже тычут чужим добром. Да и боится он на грудки́-то наступать, эти дьяволы его враз съедят.

Слушать Митьку было невесело. Дворики, раскачанные первыми взмахами революции, опять повертывали на проторенный тракт.

— Нет, нашим нужно сделать хорошую прививку!

— Вот Шабай им и привьет, только его допусти. — Митька повертел уздечками, ощелкивая верхушки сорняков, и позевал. — Надо дремануть, а то завтра вставать рано.

Проводив Митьку, Петр задами двинулся на новый поселок.

Короткая июньская ночь исходила в петушиных выкриках, оседая на травы густой росой. На востоке степь опоясал радужный пояс зари, сгустив полевую тьму до черноты. А на западе по земле ширилась светлота, и далекая зверевская церковь белела косым парусом уплывающего в бирюзовую бескрайность корабля. И такая кругом была тишь, что казалось, вслушайся — и услышишь дыханье людей, сладко дотягивающих короткий час отдохновения.

Беседа с Шабаем вернула Петру уверенность в своей силе. Он шел, широко шагая по мокрым травам. Лицо вязал утренний холодок, и позыв ко сну сказывался судорожной ломотой в челюстях.

Собрание на этот раз сошлось на выгоне, около еруновской маслобойки. Семену, обходившему с повесткой, Петр строго приказал:

— Зови баб! Обязательно чтоб все шли!

И бабы послушно собрались большой пестрой кучей, многоречиво гадая о причинах такой строгости. Доня — ее Петр увидел издалека, увидел и невольно потупил взгляд в землю: еще трогала сердце старая подруга — смеялась звонко, сверкая белыми зубами, и речисто говорила:

— Мужикам, девушки, веры не стало. Должно, нас хотят к делу приставлять. Ну, уж мы им наворочаем!

Лиса, стоявшая на отлете, отзывалась Доне с беззлобной улыбкой:

— А что ж, не справимся, что ли? Тебя в солдаты возьми — ты и там любому мужику не уступишь.

— Знамо дело, не уступлю!

В ее смехе Петр слышал вызов и скрытое волнение. Он решил не глядеть в ее сторону, но, странно, Доня оказывалась все время перед его глазами.

Когда пришли новосельцы, среди дворичан произошло движение. Ванька, играя улыбкой, выкрикнул:

— А вы говорили, они не придут! Ишь, как дружно присыпали!

Подошедший к толпе Шабай остекленело глянул на Ваньку злым взглядом. Ванька поперхнулся и отошел в сторону. Шутки оборвались. Озирая пришельцев, Петр нашел среди них почти всех своих знакомых, с которыми встречался в тесной избенке Шабая. Не было только Рогача. Шабай кивнул Петру волосатой головой и густо сказал:

— Чего ж? Надо начинать. Не рано.

Присутствие бреховцев — что сулило непременность стычки — подогрело Петра, и то, что он говорил вчера недружелюбно безмолвствовавшим дворичанам вялым языком, с трудом подыскивая слова, ныне облеклось в новые краски, подняло из глубины груди дремавшую горячность. Он сам удивился звонкости своего голоса и богатству слов, теснившихся в голове.

— …Вот, товарищи, задачи комитетов. Я еще раз повторю: трудовая помощь бедноте, учет посевов и урожая, контроль за работой мельниц, крупорушек, маслобоек и борьба с хлебной спекуляцией. И еще, товарищи, последнее. Советская власть смотрит на комитеты бедноты как на организаторов бедняков в их борьбе со всеми врагами трудового народа, с темными силами, которые плетут сети своих контрреволюционных замыслов. Беднота — наша опора. Она поможет нам вовремя ударить по рукам всех, кто потянется к советскому пирогу!

Петр сделал передышку, переглянулся с близко стоявшими у стола и постучал карандашом о ладонь.

— Теперь предложение. Раз мы выбираем комитет бедноты, то выбирать его будет только беднота. Мы сейчас зачитаем список, кто останется тут, а прочие должны нас оставить.

И замкнуто-деревянным голосом он огласил список бедноты. Из Двориков в этот список попало немного: Тарас, Ионка, Артем, Лиса, Митька и недавно отделившийся от отца Пашка Илюнцев. С нового поселка вошло двадцать шесть домов.

Молчание нарушил Митька:

— Ну, чего же? Кто не сподобился попасть в святцы, всего хорошего. Мы вас не держим!

Его выкрик будто стегнул по головам обособившихся дворичан. К столу протиснулся Ванька и, не поднимая набухших век, задохнулся ссохшимся голосом:

— Вы почему знаете, что я беднота? Кто знает, что у меня в дому? А? Кто?

Петр уставился ему в лицо и невозмутимо сказал:

— Мы тебя не бедним. Ты и в списке не значишься. А Пелагею мы знаем.

— Пелагею? — Ванька вскинул красные веки и туго повернул голову в сторону матери. — Она не хозяйка. Я не желаю в вашем списке состоять. И мать не будет.

— Не будет? Спросим ее. Тетушка Пелагея, как ты скажешь?

Лиса долго не отвечала. Она не спеша протиснулась сквозь бабью запруду, подошла к столу и вздохнула глубоко-глубоко, приоткрывая рот. Потом посмотрела на сына и раздельно сказала:

— Сын как хочет, а я от своего стада не отбиваюсь. В богачи не лезу, раз палат не нажила. Мне с беднотой сам бог велел нужду делить. Вот как, сынок.

Ванька затравленно огляделся и сжал кулаки. Его выручил Зызы, отсунувший от стола Лису. По тому, как он тряхнул головой, как сверкнули его глаза на побледневшем лице, видно было, что он решил дать настоящий бой. Петр поглядел на него с тайной усмешкой. Борьба его увлекала неизбежностью победы.

Зызы поперхнулся первым звуком, колыхнул