Необитаемая - Татьяна Млынчик

Еда на гималайских тропах подается в так называемых лоджах, приютах, где также остаются на ночлег. Иногда это горстка риса, иногда грязные куски картофеля, яйца. Есть всё это не хотелось – а я, не имея опыта, не понимала, что при таких нагрузках, как хождение по горам по восемь-десять часов кряду, с редкими привалами, которых наши гиды почти не делали, видимо, задумав погрузить нас в атмосферу настоящего спортивного похода, еду надо запихивать в себя даже насильно и так много, как только найдешь. Я же воротила нос от гадких трапез и шла впроголодь, после чего целый день на тропе дрожала, испытывала тошноту и страх, а главное – непонимание, почему ничего подобного не происходит с другими.

Почему мне одной так плохо, что со мной не так? Неужели мое тело настолько слабо? А раз так, значит, надо заставить его. И я заставляла. Дух, который сидел внутри, был горделив, тщеславен и зол: что за поганая форма ему досталась? Прислушиваться к своему организму, сотрудничать с ним, заботиться о нем – я не умела. Мое содержание должно было доминировать над формой. Форма – подчиняться содержанию.

В конце концов, на седьмой день похода мое тело не выдержало – и я впала в состояние, при котором прохождение даже десяти метров по относительно прямому рельефу стало проблемой. Атмосфера нового дивного мира спорта и физической активности на высоте пять тысяч метров была лишена достаточного количества кислорода, но с лихвой наполнена снобизмом маститых альпинистов, сопровождавших нас на тропе, которые показывали, кому на самом деле покоряются эти великолепные сверкающие пики.

Я непозволительно отстала от остальных, шла чуть не двенадцать часов, брату пришлось забрать мой рюкзак. У меня посинели губы, я не чувствовала пальцев рук. Утром следующего дня мы с братом загрузились в вертолет и спустились вниз. Такого позора я еще не переживала.

Мы спустились в город, в кислород и жару. Оказавшись в номере гостиницы с душем, двое суток спали и объедались нормальной едой. Я лежала в кровати, на белых простынях, которые навек будет ценить каждый, кто когда-либо ходил в горы, – и вспоминала, как в первые дни трекинга наивно полагала, что смогу быть в лидирующей группе, что мне это по плечу.

Теперь же я пребывала в тотальном ахере. От дикой нагрузки, даже подобия которой никогда не испытывала в жизни, от своей глупой самонадеянности. Мне было жаль себя до слез, но в то же время я ненавидела расхлябанность своей оболочки. До чего я довела ее годами курения и вечеринок? Брат ободрял меня, замечал, что тяжело было всем, – но я-то знала, кто тут на самом деле тряпка.

* * *

Когда мы прилетели домой, я, недолго думая, купила себе слот на марафон в Париже. Мне нужна была новая цель, а главное – равномерные вдумчивые тренировки, которые сделали бы меня сильной. По-настоящему, а не мнимо, как в Гималаях.

Там, на леднике, на высоте пять тысяч метров, со мной произошли, а теперь продолжили происходить важные изменения. И они заслонили, затмили утлую перспективу деторождения.

Перспективу, которая – как я продолжала тайно надеяться – всё равно может нарисоваться в любой момент. Ведь я была абсолютно здорова. Теперь еще и не курила. Много тренировалась. А когда забеременею – просто отменю все свои планы. Ведь женщины рожали детей и в войну, и в голод.

Хотя история про пару, которая перестала бегать – и тут же смогла забеременеть, временами всплывала в голове, как проснувшийся на застекленном балконе среди зимы шмель.

Я опубликовала пост о марафоне в соцсетях, чтобы не отступить от обещаний, подготовиться и выдержать весь процесс. Надеялась увидеть поддержку, пожелания удачи. Но в ответ мне вдруг написала тетя. Она начала с того, что мне следует думать не о марафоне, а о детях, продолжила вопросом, была ли я у врача, и закончила мыслью о том, что, пожалуй, я не шибко люблю Костю, который очевидно уже давно ждет, когда же я его осчастливлю.

Позже к ее реакции присоединилась мама, которая не разговаривала со мной на протяжении месяца, а потом и бабушка. Я почувствовала себя куклой, которая сначала должна была отучиться в университете, потом захомутать мужика, а затем начать исторгать из себя потомство. Новых кукол. В свадебном платье нести новых кукол стыдно, а вот позже – подходит! Но если после того, как со свадьбы минует год, в твоем гардеробе не появится одежда, за которой можно спрятать живот, – надо срочно начать что-то делать, иначе люди что-нибудь скажут.

И ведь им действительно – говорили. В день, когда через год я взошла на вершину Эльбруса, и мама опубликовала в фейсбуке мое фото, какая-то женщина оставила под ним комментарий: «А внуков тебе твоя дочка принести не хочет? У меня уже трое бегают». Когда я увидела это, мне захотелось разбить телефон.

Реальность как бы обязывала меня сделать выбор: с одной стороны – спорт, новая оптика, новая физуха, новые горы, победа над собой, с другой – рождение младенца, пеленки, жизнь в рабстве у маленького орущего свертка. Я видела, как это происходит у других: все девочки были потрясены. Сначала они охреневали от трансформации своего тела, потом от родов, а дальше – от круглосуточного служения детенышу. Слово «счастье» и другие клише были оставлены для конвенциональных постов в соцсетях, в доверительных же разговорах они переходили на мат. В то время как журналы, кино и соцсети кишели младенческими пасторалями.

Это методичное настаивание на том, что мне надо скорее забеременеть, в исполнении моих родственников, по мнению которых брак был подчинен только этой цели, привело ровно к противоположному результату. Когда все вокруг от тебя что-то агрессивно требуют, нужно слать их куда подальше – это и ежу понятно. Но если всё случится само собой, как я того и ждала, – пожалуйста, сопротивляться я не буду.

Вот только ничего не происходило. Напрашивалась мысль, что беременность не наступала из-за того, что моя жизнь была занята чем-то другим, причем не важно, чем-то негативным – вроде алкоголя и сигарет, или позитивным – вроде спорта и экстремальных походов в горы, работы и литературы. Как будто всё это просто не оставляло в моей жизни места для нового человека.

Однако бросить всё и сделать вид, что меня интересует исключительно гипотетический ребенок, я не могла: это было