Всадник без головы. Морской волчонок - Майн Рид

мне повизгивание; оно раздалось снаружи, смешиваясь с своеобразным похрустыванием, которое я слышал раньше. Предположив, что этот звук объясняется трением какой-нибудь доски о пустой ящик, я отверг всякую мысль о том, что его производит крошечный зверек. К тому же мне казалось, что крыса в данную минуту бегает по моей келейке, а так как похрустывание раздавалось снаружи, то совершенно ясно, что прежняя крыса была здесь ни при чем: ведь не могла же она находиться и здесь и там одновременно!

Внезапно зверек прыгнул мне на ногу, в то время как писк повторился снаружи; враг меня атаковал, но на этот раз я не заткнул курткой выхода, надеясь заманить и второго, если их двое, врага.

Под конец я различил явственный писк по правую руку; ошибки быть не могло: зверек находился в моей каюте.

Не долго думая, я запихнул курткой отверстие, перед которым ползал на коленях.

Приняв эту необходимую меру и напялив на руки башмаки, я изловчился к борьбе с новым противником, намереваясь в общих чертах повторить первую схватку. Но, наученный горьким опытом, я подвязал низ моих штанов, чтобы новая крыса не могла забраться в штанину, как ее предшественница.

Сказать по правде, этот охотничий спорт не доставлял мне большого удовольствия; но я твердо решил истребить лишних жильцов моей каюты. У меня было одно желание: заснуть; покой и отдых мне были нужнее всего на свете; но только дорогой ценой я мог завоевать эти простые блага.

Итак, бой. Побольше мужества!

Но все прежние ужасы побледнели. Вообразите мое отчаяние, когда вместо одной крысы я обнаружил в моей каюте целое полчище этих отвратительных созданий! Везде и всюду я натыкался на них; они буквально кишели; их шелковистые шубки попадались мне ежесекундно; я чувствовал, как они бегают по ногам моим, по спине; я слышал пронзительные, угрожающие, воинственные писки.

Я содрогнулся, обезумел и потерял всякую способность действовать. О борьбе я теперь не помышлял; отвращение и страх лишили меня рассудка. Но счастливый инстинкт подсказал мне необходимое: я вытащил куртку из дыры и, вооружившись ею, принялся размахивать ею по всем направлениям, выкрикивая свирепые и в то же время жалкие угрозы.

Удары, расточаемые моей курткой, и грозные звуки моего голоса произвели желаемый эффект: все крысы обратились в бегство. Через несколько мгновений топот их лапок затих, и я отважился на тщательное исследование каюты. К великой радости моей, она была совершенно очищена от гнусных зверьков.

Глава XL

Скандинавская, или Нормандская, крыса

Если достаточно было присутствия одной-единственной крысы, чтобы лишить меня душевного равновесия, то посудите сами, что я должен был пережить, когда узнал, что в непосредственной моей близости обретается целая стая этих грызунов. Общая численность их, несомненно, превосходила количество крыс, изгнанных мною из каюты, ибо я хорошо запомнил, что после того, как я заткнул проход курткой, оттуда еще послышалась целая симфония писка и царапанья. Значит, в каюту мою вторгся лишь авангард крысиной армии. Сколько же их всего могло быть? Мне приходилось слышать, что на некоторых кораблях численность крыс, путешествующих на дне трюма, выражается баснословной цифрой. Мне говорили также, что корабельные крысы принадлежат к самой свирепой породе и что, подстрекаемые голодом, они нередко бросаются на живых людей и скотину и не боятся ни кошек, ни собак.

Эти непрошеные пассажиры производят большие опустошения в грузах судна и являются настоящим бичом торгового мореплавания, особенно в тех случаях, когда перед отплытием забывают протравить трюм.

Корабельная крыса известна в Англии под именем «норвежской»[52], потому что занесли ее сюда норвежские суда. Но для нас не существенно ее скандинавское происхождение, ибо в данное время она распространилась по всей поверхности земного шара. Я полагаю, что нет такого приморского уголка, посещаемого кораблями, где бы не изобиловал этот грызун. Если даже считать эту крысу выходцем с севера, то, во всяком случае, она великолепно приспособляется к жаркому климату, так как привилась в тропических широтах Америки; здесь, очевидно, ей пришлось особенно по душе.

В Вест-Индии так же, как и в других частях колониального мира, все порты настолько заполнены крысами, что борьба с их опустошительной работой носит систематический государственный характер. Несмотря на премии, объявляемые муниципальными властями, несмотря на ежедневное выкуривание и химическую травлю, крысы кипят неимоверными полчищами во всех американских портах, расположившись в деревянных сооружениях, как в комфортабельных гостиницах.

Разновидность эта выделяется дерзостью; невероятная прожорливость в сочетании с плодовитостью делают крысу настоящим бичом. И странное дело: стоит лишь в каком-нибудь месте появиться нормандской крысе, и через несколько лет она вытесняет все остальные породы; отсюда справедливо заключили, что «нормандка» уничтожает своих товарок. Она не боится ни хорька, ни ласки и, уступая этим животным в силе, вознаграждает себя численным перевесом, который выражается приблизительно отношением 100:1; пропорция, как видите, довольно внушительная. Даже кошки побаиваются нормандской крысы, предпочитая охотиться за их более безобидными сестрами; даже собаки избегают с ними сталкиваться, если не считать специально натасканных на этот предмет фокстерьеров и лаек.

Основным преимуществом этой нормандской породы является глубокий инстинкт самосохранения, заставляющий этих крыс воздерживаться от сколько-нибудь сомнительных выступлений. Это свирепое племя становится робким и крайне осторожным, очутившись где-нибудь в небольшом числе. При малейшей опасности нормандская крыса забивается в свою дыру и высиживает опасность.

Зато в новых колонизующихся странах, где с нею еще не привыкли бороться, она наглеет до того, что не смущается даже присутствием человека. Под тропиками нормандская крыса промышляет под открытым небом и даже не дает себе труда прятаться. В яркие лунные ночи под экватором можно наблюдать движение нормандских крыс, которые целыми колоннами направляются к месту поживы, не обращая никакого внимания на встречных прохожих; они лишь слегка уклоняются в сторону, встретив вас на своем пути, если вы им преградите дорогу, и смыкают свои ряды за вашей спиной, с невозмутимым спокойствием легионеров, выходящих на открытый грабеж.

В эпоху моей борьбы с крысами «Инки» все эти подробности были мне незнакомы, но и немногое, что я знал, заставило меня отнестись с величайшей опаской к отвратительному соседству. Вот почему, изгнав из своей каюты крысиное полчище, я далеко не успокоился.

«Они вернутся, – подумал я, – и, должно быть, в большем числе, а если, на несчастье мое, они сегодня не позавтракали, то могут броситься и на меня».

У меня составилось впечатление, что я не внушаю им особого страха; дерзость, с которой они ко мне карабкались, мало меня обнадежила.

И действительно, гостьи мои, только что выпроваженные самым бесцеремонным образом, уже готовились к новому визиту: я слышал, как они пищат и царапаются где-то поблизости; казалось, что они дерутся. Что со мной станется, если ярость их обратится на меня? Судя по всем рассказам, эта возможность не исключалась. Не правда ли, приятное положение? Перспектива быть искромсанным прожорливой крысиной стаей повергала меня в несравненно больший трепет, чем буря, трепавшая «Инку». «Лучше, – думал я, – утонуть». Да что говорить – любой вид смерти я предпочел бы этому. При мысли о том, что я могу послужить пищей крысам, кровь леденела в жилах и волосы вставали дыбом.

Стоя на коленях в том положении, какое я принял, когда изгонял крыс курткой, я ломал голову над тем, что предпринять; самым главным моим врагом была сонливость. Сон – мой враг, даже вздремнуть нельзя; но как обойтись без сна неопределенно долгое время? Я уже чувствовал, как хищные зубки грызунов раздирают мое мясо, предвосхищал мучительную агонию, и все-таки меня клонило ко сну.

Физическая усталость и нервное напряжение меня обессилят: я был не способен продолжать борьбу; веки мои тяжелели, я засыпал, и если бы заснул, то свинцовым сном. Действительность, которая иногда сигнализирует спящему о грозящей опасности образами сновидения, просочилась бы в мой сон каким-нибудь кошмаром, но этот кошмар сковал бы меня по рукам и ногам, и пробуждение пришло бы слишком поздно.

Так мучился я, сознавая свою беспомощность, рисуя в уме самые страшные картины, когда внезапно меня осенила простейшая идея: отчего не заткнуть курткой знаменитого парадного выхода?

Мои шансы в борьбе теперь