Некоронованные - Дмитрий Георгиевич Драгилев

Почти всякий рейс заманчив. Однако будь моя воля – никуда бы не ездил. Даже в отпуск. Любая поездка подразумевает сборы, неудобства, ту или иную степень неизвестности, встречи с неведомым. Красиво звучит избитая фраза. Особенно если произносить с придыханием. Но неведомое бывает всяким. И очень часто может оказаться таким, какое тебе вовсе не нужно, от которого ты волей-неволей зависеть будешь, хотя охотно отгородился бы. Конечно, если не вагабундировался вконец.

Вот Рябчиков попрекает меня Майоркой. Как хорошей махоркой при собственном пустом кисете. Сам себе противоречит. Зачем требовать, чтобы я к Балеарам присмотрелся, дескать, Шопен, Жорж Санд, и ведь недаром… не хуже Швейцарии. А потом, наоборот, вспоминать туристов вечно пьяных и мещанствующих. Ну был я на Майорке. И что? Ничего интересного. И криминального тоже. Приехал я туда после затяжной простуды, тяжелой ангины, в первый же день уснул на пляже и зажарился так, что все остальные секунды отпуска мой мозг был занят только одной мыслью: найти наиболее эффективную мазь от ожогов. Втирал я кремы судорожно, не зная, на какой бок приземлиться. Это вам не идеи втирать.

Позже дядька одной подруги моей пытался затащить меня, точнее нас вдвоем, на Мадейру, где какое-то время обретался сам. Но что я потерял на Мадейре? У нас в Берлине свои острова. Взять хотя бы приснопамятный Моабит, каботажными водами омываемый со всех сторон. Даже баржи стоят под разгрузку, гавани есть промышленные и торговые. Кстати, дядьке тоже очень быстро наскучило в курортной дыре.

А Панталыкин всерьез предлагает в Россию вернуться. Как это Рубидий сделал. С похмелья называет меня предателем и трусом. Я пробовал. Точечно. И какие только не случались десанты и вояжи! Отправляясь автобусом с новой чужбины в один не слишком знакомый отечественный город, наслушавшись всяких страшилок и предупреждений, тщетно просил тамошних коллег меня встретить. Увы и ах. На заднем сиденье меня разморило от дальней дороги, и, как нарочно, я почти уснул аккурат перед ее завершением. А когда вышел на площадь, взглянул на солнце, в глазах потемнело. Обчистили меня за два зевка. Не на раз-два-три, гораздо менее галантно и намного быстрее. В другом нашем славном городке, куда я спешил на международный симпозиум, все складывалось по-цивильному. И в смысле протокола, и в факторе криминального промысла. Пусть без эскорта, почетного караула, но встречали. Однако на радостях я забыл в автобусе кейс, который зачем-то сдал в багажный отсек. На сей раз мне повезло больше: автобус не следовал транзитом, и единственное возникшее неудобство состояло в том, чтобы отправиться в парк, дабы вернуть поклажу. Забирать добро меня повезла сама устроительница форума, в программе которого значились аж два моих выступления в разных амплуа. Наверное, дама внутренне разозлилась. Ведь потом в рецензиях на симпозиум, посвященный юбилею деятеля искусства, чье творчество я популяризировал, изучая давно и активно, меня представили лишь как поклонника этого деятеля. Хорошенький статус!

Иногда вспоминаю почти дармовую экскурсию в Париж с бывшей супругой. Жена – тот еще фрик. Собирались как на Юпитер. Проверяли, все ли правильно по биоритмам, потрошили перечень лунных фаз, перекладывали вещи, в календарь Хуучина пристально всматривались. Несколько часов ушло на размышления, что же брать с собой. Автобус был снаряжен с туманной целью (мы думали, что с гуманной) и какой-то очень мутной организацией, испытывавшей явные проблемы по части логики и логистики. В полночь мы ввалились в захудалый мотель, где, видимо, о нашем прибытии никто предупрежден не был. Свободных мест в этой ночлежке не оказалось. Более того, незадолго до нас туда же водворили другую группу товарищей – при содействии похожей фирмы. Незадачливые туристы расположились кто где. Совсем отчаявшиеся – рухнув на пол прямо в холле. Совсем отпетые рискнули скоротать ночь в разборках с портье. Нам, по счастью, достался двухместный номер, но разместиться в нем пришлось вчетвером – пополам с еще одной парой.

На следующее утро доставили нашу группу в некий спортивный комплекс, выстроив в очередь на зону контроля, и проверили металлоискателями. Внутри здания на непонятном языке шла загадочная акция в чью-то поддержку. Полотнище экрана населяли пламенные восточные лица, совершенно не растиражированные в СМИ, парады военной техники и женщины в платках. Возможно, за всем этим стояли тщательно законспирированные суданские повстанцы. Или бездомные курды, кочующие между Турцией, Сирией и Ираком. На фоне понимания, что роль статистов была уготована к дармовщинке в нагрузку, а также спонтанно возникшего всеобщего убеждения в необходимости обойтись без лишних расспросов мои попытки уловить суть, вникнуть не привели ни к чему. Было скучно. В фойе раздавали багеты и колготы. Почти как на съемках триллера. От скуки участники рейса накинулись на эти чулки и булки с таким рвением, будто хлеб нужно в чем-то хранить на черный день, подобно луку. А может, боялись, что нам вскоре поручат провести голодовку в защиту борющихся. И следует замаскироваться. Или ехали мы сюда исключительно для того, чтобы отведать продукцию местных пекарен. «Должно быть, багеты с секретом», – подумал я, наблюдая, как статисты ошалело расталкивали друг друга и раскачивали навес, под которым раздача шла.

Аборигены Шенгена и некоторые земляки-экспаты из молодых устроены проще. Всё знают наперед. Не парясь, как, куда и по какому случаю им нужно переместиться. Кого и где поддержать (лишь бы границы открыты и все корректно в смысле права – экологического, гендерного, международного). Чихать им на то, хорошая ли у них карма, есть ли харизма, помада, погода. Собирают нужные впечатления. Одна девочка из Дании в Берлине кельнершей устроилась. Было дело. Теперь выжидает. Надеется махнуть в Австралию. Ненадолго. Желательно под парусами. Как только отобьют склянки, в рынду ударят и не будет какого-нибудь карантина, а также наводнений, землетрясений или спецопераций на шестом континенте. Я не удержался и спросил ее: зачем? Сумчатых волков искать? Оказалось: просто так. А Рябой вечно лезет со своими советами и сочувствием. Умеет человек плавно и нагло переходить к моим личным обстоятельствам. Будто они его сильно волнуют.

ШИФЛЁТКА И ЕЕ ОСОБЕННОСТИ

…Вечером, когда я вернулся с греблипсовских съемок, по радио выступала Ве Че. ВВЧ. Высокочастотная выспренная чувствительность. Хотя слово «выспренно» к ней не подходит. Читала какую-то новейшую немецкую прозу о России. Мы не виделись дюжину лет. Потом звучал джаз. Как по заказу. Потом Дми Дми Шос. Шостакович. Первый концерт для скрипки с оркестром. Исполнение предварили словами: «Шостакович сочинял это произведение в стол». По-немецки фраза звучит еще конкретнее: для выдвижного ящика, то есть Schublade или шуфлядки, шуфляндии, простите, шифлётки