Повести и рассказы - Амирхан Нигметзянович Еникеев

жду его прихода. Хоть и стыдно, но не могу скрыть – я желаю чувствовать, что он сидит рядом, слышать голос, видеть его красивые белые руки, не только желаю, а мне на душе хорошо и радостно! Конечно, об этом знаю только я, самому Салиху даже не показываю вида. Боже сохрани! Наоборот, очень часто я в его присутствии краснею…

А вот как сам Салих на меня смотрит, что думает обо мне? Вообще, что он чувствует, когда видит меня, когда… сидит рядом со мной? Так бы хотелось это узнать!.. Как он внимателен ко мне, учтив, деликатен, только и говорит: «барышня, барышня». А какая барышня? – вот ведь в чём секрет!

Только из приличия он постоянно говорит «барышня» (особенно из-за присутствия папы), с языка не сходит «барышня», или для него… интересная барышня? Не вините меня, но мне так хочется узнать это!

Сегодня день урока – день его визита. Утром, как только открыла глаза, сразу об этом вспомнила и… задумалась… Удивительно, как только о нём вспомню, в душе какая-то мелодия возникает. Отчего это, оттого, что он музыкант или он сам музыку напоминает? Бывают люди, которые в душах пробуждают музыку?! Кроме того, и комната сегодня как в праздничное утро, как будто светлее обычного. Это мне показалось странным. Приподнявшись, взглянула в окно, оказывается, на улице выпал снег! Первый снег, желанный снег! Вот почему мир посветлел и стал чище!

Нынче, надо сказать, тёмная осень почему-то растянулась надолго. Прошёл ноябрь, а снег не падает и не падает. Улицы грязные, ямы-канавы в воде, дома, заборы всё время мокрые… Так надоедает, так грустно, оказывается, когда зима не приходит вовремя.

Нет, нельзя ведь не подержать в горсти первый снег! Быстро спустилась вниз, накинув на плечи шаль и, подцепив на ноги неглубокие галоши, вышла во двор. Сабира, оказывается, уже вычистила дорожку, ведущую от крыльца к воротам. По снегу, на котором ещё нет следов, я пошла к саду. Через несколько шагов я нагнулась и двумя горстями взяла снег, раздумывая, куда его бросить, начала сминать снег, а комок не лепится! Сухой, рассыпается. То есть выпал нетающий снег, который уже не уйдёт!.. Да и день был очень холодный – я почувствовала это в галошах. А воздух какой при этом, воздух!.. Хорошо! Да, белая зима, чистая зима, приходи уже своими пушистыми ногами!

В этот момент из дверей крикнула мама:

– Гуляндам, иди скорей!

Я, как котёнок, застудивший лапы, осторожненько поспешила домой. Мама меня побранила:

– Совсем глупая, разве можно выходить в одном платье, а если простудишься?!

Об этом я не подумала. Впрочем, я ведь не замёрзла, ничего не случится, Бог даст!.. К тому же у меня очень хорошее настроение, а люди с хорошим настроением не простужаются, милая мама!

После чая я долго музицировала на пианино (Маргарита Яковлевна любила так говорить). Сначала проиграла все мелодии, которым научил Салих. А после, не ленясь, проиграла все упражнения для пальцев. Очень утомительное занятие, но без этого нельзя стать хорошим пианистом.

После обеда я в своей комнате как бы книгу читала, на самом же деле ждала, когда подойдёт время прихода Салиха. Декабрьские дни короткие, уже после трёх на окна потихоньку опускается синева, а он должен прийти только в пять. Как только провести это время?.. Я считаю минуты, а сама по мере приближения визита начинаю беспокоиться, даже волноваться. Удивительно, до сих пор не могу привыкнуть к встречам с ним. Отчего это?.. Как я говорила, я ведь уже к нему очень сильно привыкла, и сам он со мной очень просто, очень спокойно держится, а раз так, то к его визиту надо относиться как к чему-то очень обычному. Однако нет, не могу я так относиться. Наоборот, чем больше я его вижу, тем это состояние (волнение при ожидании) только усиливается. Я не понимаю эту тайну да и как будто боюсь понять.

Ровно в пять я спустилась в зал, a Салих ещё не пришёл… Папа, считая, что десятилинейной лампы[28] недостаточно, зажёг на окне свечу и читал в своём кресле газету. Это была выпускавшаяся на жёлтой бумаге газета то ли «Труд», то ли «Трудящийся». Теперешние газеты невозможно запомнить – и сами они, и их названия постоянно меняются. За последние полгода каких только газет не выходило. Многие уже забылись… Однако для папы газета – можно сказать, волшебное зеркало. Как только попадает в его руки, он всю её прочитывает. Хорошо ещё, у него сейчас других дел нет. Торговли нет, магазины закрылись. Когда был доверенным, день и ночь бегал, а теперь вынужден сидеть дома. А что ему делать? При утреннем свете он обходит базар (базар ещё есть, он не исчез), каждый день заходит на обеденную или вечернюю молитву (мечеть рядом), а остальное время вот так читает газеты. Надо сказать, что мой папа очень выдержанный, молчаливый человек. Все свои мысли держит в себе – не любит жаловаться и охать. Он как будто терпеливо чего-то ждёт, во что-то верит. При этом он с такими же оставшимися без работы, топчущимися на базаре людьми особенно не общается. (И правильно делает, по-моему.) Единственный человек, с кем он говорит, – это мама, с мамой наедине в своей комнате они шёпотом о чём-то говорят… Поэтому я ничего не знаю. Плохи ли наши дела, или всё терпимо – понятия не имею. Жизнь наша течёт по-прежнему, и хотя мы живём не так богато, как раньше, но, вроде, ни в чём не нуждаемся… Во всяком случае, сыты и одеты. Но всё же время от времени меня охватывает беспокойство, очень хочется знать, что нас ждёт, что нам будет?! Пробовала расспросить об этом маму, но она, считая меня ребёнком и резко прервав, сказала:

– Ты знай свою учёбу, об остальном не заботься! Ничего не случится, Бог даст!

После маминых слов я немного успокоилась, надолго ли?.. Всё так быстро меняется, что будет завтра, не только я, но и цыганка не смогла бы угадать!

…Вот у парадной двери звонят. Я чуть было не двинулась со своего места, но вовремя сдержалась – разве можно при папе выбегать учителю навстречу?! Сабира, услышав, быстро пошла к двери. Через некоторое время, потирая руки, вошёл он… Салих. От холода у него раскраснелись щёки и глаза блестели сильнее обычного. На нём была очень элегантная тужурка, из-под которой был виден край белой рубашки. Салих сначала направился к папе, поздоровался с ним. Папа, встав с места, радостно поприветствовал его. Как обычно, спросил:

– Ну, господин