Повести и рассказы - Амирхан Нигметзянович Еникеев

– Голос у вас, говоря нашим языком, сопрано, вернее, лирическое сопрано. Красивый голос, и тембр мягкий, чистый… Но самое важное, барышня, вы тонко чувствуете мелодию, поёте, зная её вкус. Я говорю не просто, чтобы похвалить, правду говорю.

– Спасибо! – Я старалась не выдавать своего волнения.

– Может, ещё одну споёте?

– Нет, – заспешила я.

Дело в том, что услыхав от него такую похвалу, я побоялась петь ещё раз. И такое бывает! Но надо как-то оправдаться.

– Вы уж простите, пожалуйста, – говорю, – сегодня мне в одно место надо сходить, спешу, оставим на другое время. (Благо, мне и вправду надо было навестить родную сестру.)

– Ладно тогда! – сказал Салих. – Но знаете, барышня, не помешало бы вас посмотреть в более просторном месте, например, на сцене. Как вы думаете?

Я от страха только вымолвила:

– Что говорите?

И папа очень удивился:

– Не хотите ли вы из нашей дочки сделать певицу, господин Салих?

– А что, Ахметжан-абзый, – ответил Салих очень спокойно. – Певица – это недостойная профессия? Это же талант, данный Богом. Вы и сами говорили, что она очень красиво поёт…

– Это так, только для вас… Но чтобы Гуляндам где-то, перед кем-то вышла и пела – вовсе неподходящее дело. Это не вмещается в нашу мусульманскую мораль.

– Почему не вмещается?! – беспечно спросил Салих. – Мусульманки вдохновенно поют, мусульмане с удовольствием слушают – теперь это стало естественным явлением!

– Какие мусульманки? Где?.. А, вы говорите об артистках. Только не говорите, что это мусульманки. Это совсем другой пример. Это их ремесло. А ремеслом занимаются ради куска хлеба, а Гуляндам такое ремесло не понадобится, Бог даст! Ей достаточно музыки, чтобы играть для семьи. И вы, господин Салих, учите её только этому! – закончил он свою речь, при этом он как будто бы умолял о чём-то.

Салих почему-то ничего не ответил, а снова повернулся к пианино и как будто бы расправивши крылья, внезапно вдохновенно заиграл. Он играл быстро, составляя попурри, переходя от одной мелодии к другой, строя различные вариации… Он у нас впервые так играл. Это меня очень удивило, заставило насторожиться. Мне показалось, что он, возражая папе, играл с каким-то тайным намерением.

– Скажите, Ахметжан-абзый, если бы Гуляндам так играла, вас бы это удовлетворило?

– Нас бы удовлетворило, даже если не до такой степени, – засмеялся папа.

– А если она ещё лучше будет играть?

– И-и, мы бы не возражали.

– Вот я этого и желаю барышне Гуляндам! – произнёс Салих, вкладывая в эти слова какой-то особый смысл.

Затем он встал, осторожно закрыл крышку пианино. И, отдельно уважительно поклонившись мне, сказал:

– Барышня, если вам надо куда-то идти, я не осмеливаюсь больше занимать ваше время.

Папа встал с кресла, чтобы проводить его. Благо, я не видела, когда он от нас вышел. Как правило, я первая покидала зал. Сначала я считала, что так и надо (особенно для папы), а теперь я начала чувствовать неприемлемость, искусственность этого правила поведения. Почему я не должна оставаться, чтобы проводить его? Дикость какая-то, ей Богу!

Когда я, одевшись, через полчаса вышла на улицу, Салих прохаживался взад-вперёд в начале нашего переулка. Я сразу же узнала его, но почему-то подумала: «Неужто он?», – удивилась, даже смутилась и как-то невольно обрадовалась.

Увидев меня, он заспешил навстречу и с улыбкой спросил:

– Не ожидали?

Пока я напрягала свой ум, чтобы ответить, он, шагая рядом, быстро продолжал говорить:

– Хотя вы не захотели со мной встречаться, я беззастенчиво решил вас дождаться. Пусть ваше настроение не портится, барышня!..

– Салих-абый, поймите меня правильно! – ответила я торопливо. – Это не от нежелания вовсе, я просто боялась, что папа заметит…

– Для вашего папы я лишь учитель музыки его любимой дочки, – сказал он, вздохнув, – иначе я бы не был вхож в дом.

– Не говорите так! И папа вас очень уважает, поверьте!

– Ну хорошо, поверим!.. Но в таком случае, я не понимаю… почему вы до такой степени… его боитесь, Гуляндам!

– Но вы ведь знаете, что он человек старых представлений, а я девушка, сами должны понимать.

Салих неожиданно рассмеялся:

– Вот именно… Я волк, а вы – овца, вот он сидит и караулит, чтобы я не съел!

– Напрасно смеётесь, Салих-абый, напрасно! – ответила я, чуть не плача.

Салих тут же посерьёзнел:

– Простите! – сказал он. – Смеяться над вами и не думал вовсе, разве такое возможно! Просто вы же сами говорите «боюсь папы» – вот я и удивляюсь.

– Да, боюсь, но только не за себя, а за вас! – ответила я, глядя на него глазами, полными слёз. – Я боюсь вас потерять, понимаете?!

Салих примолк на мгновение, даже замедлил шаги, а я продолжала быстро шагать, повторяя про себя: «Боже, для чего я это сказала? Для чего?»… Через некоторое время я услышала его мягкое обращение:

– Гуляндам, не спешите!

Я замедлила шаги. Он взял мою кисть, сжал её и тут же отпустил.

– Спасибо! – сказал он, по-видимому, волнуясь, шёпотом. – Спасибо, Гуляндам!.. У меня как-то неожиданно открылись глаза. Знаете, и у меня только одно желание: я тоже не хочу потерять вас, вы ведь очень талантливая девочка, вы созданы для музыки. Я так рад, что я вас встретил… – Он ненадолго приумолк и, глубоко вздохнув, снова начал: – При этом я должен вам сказать, Гуляндам! Это не связано с уроками музыки, поэтому я вынужден был написать вам в нотах «встретимся». Но вы не беспокойтесь, это не плохие слова.

– Я слушаю!

– А слова такие, – сказал Салих быстро, – вам нужно выходить в свет, понимаете, Гуляндам, в свет. Это очень важно – выходить… Иными словами, каждый раз, когда я прихожу к вам, я удивляюсь одному: ведь вы никуда не выходите, живёте как канарейка в клетке, всё время взаперти в своей комнате. Почему это, ради чего? Вам запрещают, не разрешают?

– Папа говорит, что время сейчас страшное…

– Совершенно не верно. Наоборот, очень интересное время. Мир шумит – не слышите? А когда доходят всякие страшные новости, не верьте, очень многое преувеличивают. Советская власть установила в городе порядок, вот ходим – ничего не случается. По вечерам я сам буду вас встречать и провожать, будьте спокойны! А выходить надо, в театры и на концерты надо ходить. Вы, как будущий музыкант, всё должны видеть и слышать… Я познакомлю вас с литераторами, артистами, музыкантами. Вот увидите, почувствуете, как у вас крылья вырастут. Искусство любит свободу, только свободный человек может перешагнуть его порог. Ну что это, в эпоху, когда рушатся все предрассудки, сидеть взаперти? Нет, так нельзя, умница моя, особенно вам нельзя!

Сказанное Салихом меня сильно впечатлило. А среди