Повести и рассказы - Амирхан Нигметзянович Еникеев

– Вы правы, – сказала я, быстро согласившись, – вы очень правы!.. Я и сама чувствую, надо выходить в мир, к людям, всё видеть, всё знать. Вы говорите, эпоха свободы – кто теперь этого не чувствует? Это проникает даже через многослойные стены!.. Но я не сижу взаперти, и никто меня не запирал. Мы раньше выходили, с мамой посещали спектакли театра «Сайяр». Только теперь стали воздерживаться. Мир весь перевернулся. В городе стреляют, убивают. То белые, то чехи, то красные – не знаешь, кто главнее. Вот наши в такое время и остерегаются выходить, показываться на людях. Особенно папа за меня боится, говорит: на улице много стало «всякого сброда»… А я не могу его не слушаться, вот и сижу «взаперти».

Мы остановились в начале набережной Кабана[29]. Ему надо было в клуб «Восток», а мне идти в сторону Мещанской.

– Конечно, родителей нельзя не слушаться, – задумчиво сказал Салих. – Но эти смутные, наводящие страх, пугающие их времена, прошли. В Казани теперь нет ни белых, ни чехов, только красные хозяйничают. А они умеют сохранять порядок, не дают даже шевельнуться всякому «сброду». Кроме того, у родителей свои взгляды, свои переживания, а у нас свои желания, свои цели. Так было издревле. Короче, Гуляндам, для начала я хотел бы вас пригласить на один спектакль.

– Какой спектакль?

– «Последний привет». Это произведение Карима Тинчурина уже ставили в прошлом году, а теперь вот снова ставят. Пойдёте ведь?

– Спасибо, Салих-абый! Только вот я не знаю…

– Никаких «не знаю». Пойдёте! Если хотите, я сам могу спросить разрешения у Ахметжана-абзый.

– Нет, нет, – поспешила ответить я. – Нельзя. Я только с мамой поговорю.

– Очень даже хорошо!.. О дне я заранее сообщу вам. И благополучно доставить вас маме тоже будет моя ответственность, обязательно приходите, слышите?

– Если получится, – немного сомневаясь, ответила я.

– Если плакать по-настоящему, то даже из слепых глаз слёзы пойдут, – со смехом сказал он. – Таким образом, наш сегодняшний разговор получился хорошим, во всяком случае, для меня.

– И для меня, – добавила я, осмелев.

– Вот как? – посветлев, спросил он. – Я очень рад… Только бы почаще, почаще были бы между нами свободные разговоры…

Я промолчала. Он протянул мне руку.

– А пока будьте здоровы!

Я дала ему руку, не снимая перчатку. Это было первое рукопожатие между нами. Я почувствовала, какой сильной была его аккуратная, изящная рука.

– А знаете, – сказал он, не выпуская моей руки, – ведь ваше имя можно изменить!

– Каким образом?

– Гулгенэм! Вместо Гуляндам – Гулгенэм!

– Пожалуйста, не вздумайте так говорить! – сказала я, огненно покраснев.

– Кроме вас этого никто не услышит, – таинственно произнёс он.

Я, застыдившись, не знала, что сказать, и быстро ушла.

* * *

Нет, как-то нехорошо вышло, как будто бы я убежала. Но как можно было по-другому? Кто-то, глядя мне в глаза, называет меня Гулгенэм, то есть «Мой цветок», а я, видишь ли, должна, разинув рот, стоять! Конечно, я должна была тут же уйти. Не обидевшись, не осердясь, вовсе нет, а оттого, что услышала слишком неожиданное таинственно-волшебное слово. Такое слово разве можно спокойно принять?! Салих и сам понял, наверное, должен был понять!

Расставшись с ним таким образом, я не сразу пошла к сестре. Переходя из одной улицы в другую, я ещё долго бродила… Мне надо было успокоиться, вернуть сердце на место, немного привести в порядок мысли… Это ведь в первый раз был разговор с Салихом – после двух месяцев сидения рядом за пианино был только первый разговор наедине!.. А разговор, по-моему, получился очень интересный и значительный. Особенно то, что сказал Салих… И вот теперь я думаю: из того, что он сказал, что правильно, что от чистого сердца, что для меня важнее? Всё сразу так трудно осмыслить, понять. Во всяком случае, самое важное, видимо, не в его обращённых ко мне нежных словах, такие слова барышне можно сказать просто как комплимент. (Хотя и комплименты не просто так говорят, они тоже должны о чём-то свидетельствовать.) Самое важное, если на то пошло, – Салих обо мне беспокоится, заботится, зовёт меня в более открытый, широкий мир. А это немаловажный вопрос.

И при этом для меня ещё важнее – этим неожиданным разговором он как-то связал нас друг с другом. Похоже, с этого момента мы уже не останемся просто учителем и ученицей… И это не даёт мне покоя, нет, не даёт, и заставляет меня настороженно ждать… Ждать с желанием и со страхом!

V

Как бы там ни было, я дала себе слово пойти на «Последний привет». В один из визитов Салих мне сообщил день спектакля. Теперь оставалось поговорить с мамой. Разговор, конечно, будет нелёгким. Возможно, мама сначала будет против. И сама испугается, и меня станет пугать: «Разве сейчас такое время, чтобы ходить в театр», – скажет. Либо, конечно же, спросит: «А с кем собираешься идти?» Вот на этот вопрос, сколько бы я ни думала, у меня ответа нет. Придётся сказать: «Только сама». Но разве мама меня одну отпустит?.. Словом, хотя я точно никакой уловки не придумала, решилась с мамой поговорить. Только не волнуясь, как будто речь идёт о чём-то совершенно обычном, и, если понадобится, сильно поспорить. По крайней мере, я ведь не ребёнок, чай, могу пойти, куда хочу, и имею право ходить!

Главное – начать, а там я найду слова. Скажу: «Люди ведь ходят, и я вместе со всеми пойду».

Когда до спектакля остался один день (он должен был состояться 18 декабря), я после вечернего чая осторожно спросила у мамы:

– Мама, – говорю, – в театре ставят новый спектакль, мне бы хотелось его посмотреть, ты мне разрешишь?..

– Это какой спектакль? – спросила мама.

– «Последний привет». В прошлом году его, оказывается, ставили, народ очень хвалит…

Мама немного помолчала, а потом прямо спросила:

– Что, господин Салих пригласил?

Вот этого я не ожидала. Она ведь так прямо и спросила! Я была поражена, и, конечно, растерялась и заволновалась. Я даже не могла соврать, не привыкла я врать… Если бы я даже вынуждена была обмануть, мама бы почувствовала и не простила меня. Но и правду говорить очень опасно: мама может не только не разрешить, но и сделать не очень приятные выводы по поводу Салиха. Итак, я должна была сказать правду:

– Да, мама, господин Салих посоветовал мне посмотреть этот спектакль.

Мама ничего не возразила, даже