Повести и рассказы - Амирхан Нигметзянович Еникеев

сцене русского театра на Проломной[31] (в Большом театре. Русские спектакли шли по вечерам). Салих говорит, что так продолжится недолго, скоро у татарского театра будет своё здание. Говорит, что национальному искусству откроется широкий путь. Конечно, так и должно быть, говорят ведь: свобода, равенство!

Когда мы подошли, народу перед театром было ещё немного. Мы решили, что рановато пришли, но всё же направились внутрь здания. А Салих уже ждал у дверей, стоя недалеко от контролёра. Вот ведь, когда уже начал ждать! Увидев нас, он улыбнулся, и мы ответили ему улыбкой. Салих поспешил к нам. Я опасалась, что у него испортится настроение, кода он увидит Сабиру. А он, напротив, искренне обрадовался ей.

– Вот, спасибо, Сабира, что вы не оставили барышню одну, – сказал он, пожав ей руку, и обратился к контролёру:

– Это мои гости.

Салих провёл нас в здание. Возле гардероба он помог нам раздеться, расспрашивая при этом про наши дела, а затем, смеясь, произнёс:

– Ну а теперь, барышни, вам, наверное, необходимо зеркало, – и подвёл нас к протянувшемуся от пола до потолка большому зеркалу.

Я, немного повертевшись, осмотрела себя, поправила волосы, а Сабира лишь окинула взглядом своё отражение, как кого-то постороннего.

…Прошли в фойе. Остановившись в сторонке, наблюдаем за народом, гуляющим посередине. Салих говорит, что для него отсюда начинается действие. Оказывается, он любит наблюдать со стороны за людьми, пришедшими в театр, говорит: это так интересно… Возможно, так оно и есть… Что касается меня, то уже около года, как я не была в театре. Я полагала, что в театре произошли сильные изменения, что особенно изменились зрители. Оказалось, нет. Женщины такие же – большинство одеты по-европейски, и при этом на всех калфак: и на дамах, и на барышнях. Придерживаются прежней моды. Только, не давая никакой оценки, кое-где можно заметить коротко остриженных женщин с непокрытыми головами. Они одеты в солдатские гимнастёрки, подпоясанные кожаными ремнями, на них короткие чёрные юбки. На ногах солдатские сапоги! Кто они – сотрудницы военных канцелярий или просто ходят среди военных? Возможно, эта мода такая или это признак свободы?!

Что касается мужчин, то здесь пестрота. По-прежнему можно увидеть щёголей, одетых во франтоватые костюмы-тройки, иногда видны молодые люди, прохаживающиеся в длинных блузах с большими бантами, бросаются в глаза и студенты в зеленоватых тужурках с медными пуговицами. Но всё же больше всего военных… Это уже красноармейцы, на них гимнастёрки или френчи с четырьмя карманами, сапоги с длинными голенищами и синие или красные галифе. К груди приколоты красные бантики, но их теперь любой может приколоть. Короче, солдат это или офицер (впрочем, слово «офицер» теперь нельзя использовать) – различить невозможно. Только можно предположить по выражению лиц, поведению и качеству одежды… Среди них встречаются щеголеватые. Держатся гордо, высокомерно. На женщин особого внимания не обращают, а если и посмотрят, то прямо прожгут взглядом. Из них некоторые здороваются с Салихом. И даже в этот момент успевают как бы процедить меня взглядом. Я даже начала чувствовать себя неловко, Салих заметил это и сказал:

– Давайте и мы присоединимся к потоку!

Мы двинулись, я взяла Сабиру под руку, Салих встал с моей стороны и, слегка отставая, пошёл рядом. Он как будто бы опасался даже коснуться меня, не то чтобы взять ещё под руку… Сегодня он был в чёрном костюме и в белой рубашке с чёрной бабочкой, – ему это очень шло. Салих весьма серьёзно обратился к Сабире:

– Барышня Сабира, хотите, я вас познакомлю с каким-нибудь комиссаром?

– Нет, нет, не надо! – по-настоящему испугавшись, ответила Сабира.

– Почему? Среди комиссаров встречаются очень даже хорошие люди. Вон, взгляните налево. Видите парня в матросском бушлате? Его фамилия Зиганшин, он прислан из Питера, про него говорят, очень храбрый матрос-комиссар.

– Ну и что, – говорит Сабира равнодушно, а сама не может отвести глаз от проходящего с противоположной стороны широкоплечего, с густыми чёрными бровями, геройского вида крепкого парня.

– Напрасно вы боитесь, – продолжал подшучивать Салих. – несмотря на свой героический вид, рядом с женщинами он очень кроткий… Можно сказать, как прирученный лев!

– А вы откуда это знаете?

– Я-то?.. Парень очень любит театр, не пропускает ни одного спектакля… наши артистки успели с ним познакомиться – вот от них я и слышал. А ведь артистки очень разбираются в мужчинах, барышня Сабира!

Сабира резко тряхнула головой:

– Нет, мне не нужны «камисы»[32], оставшиеся от артисток.

Салих от души расхохотался. Он смеялся не особенно громко, но с таким удовольствием, как-то очень вкусно смеялся. За ним и я рассмеялась – не смеяться было невозможно: вот ведь наша простодушная Сабира успела показать свою ревнивость.

Когда Салих перестал смеяться, он очень мягко произнёс:

– Вы меня, пожалуйста, простите! Я ведь просто так, ради интереса… Вы ведь не обиделись?

– Очень надо обижаться! – заносчиво ответила Сабира.

В это время прозвенел звонок. Мы прошли ещё пару кругов и повернули в сторону зала. Салих, оказывается, приготовил нам самые лучшие места, в третьем ряду партера, прямо сразу от центральной дорожки… Я забеспокоилась, будет ли место для него самого, но мест хватило всем троим.

– А как вы догадались, что мы вдвоём придём? – спросила я у него.

В ответ он таинственно прошептал:

– Душа почуяла, – и, по-джентльменски поклонившись, предложил сначала пройти Сабире. – Барышня Сабира, прошу вас!

Я села рядом с ней, а с краю Салих сел сам. Зрители – дамы в калфаках, старомодные господа, современные красные комиссары, немного погремев креслами, наконец, расселись по местам. За сценой в последний раз прозвенел медный колокольчик. Ещё слышались чьи-то шаги, торопливый шёпот. Наконец, всё смолкло, и занавес поднялся.

Мы смотрим «Последний привет». На освещённой сцене хороший, богато обставленный дом татарского купца. Какое-то время сцена пустует, но вот входит среднего роста симпатичный мужчина лет тридцати, одетый по-европейски с большим вкусом. Он ещё ничего не произносит, прохаживаясь по сцене, достаёт из нагрудного кармана фотографию и задумчиво рассматривает её.

Салих, склонившись, спрашивает:

– Узнали?

Я вроде всех артистов труппы «Сайяр» знала, но пока не услышала голос человека на сцене, засомневалась.

– Это Тинчурин, – тихо сказал Салих. – Он исполняет главную роль в своём произведении.

В этот момент на сцене появляется тоненькая, стройная симпатичная молодая женщина с пачкой газет в руках. Она ласково обращается к мужчине, называя его Вахитом. Это его жена.

– А её узнаёте? – спрашивает Салих.

– И её узнала. Госпожа Уммугульсум Болгарская, не так ли?

– Правильно!

Мы, стараясь не разговаривать, с большим вниманием следим за тем, что происходит на сцене. Уже в первом акте открывается, что мужчина