Поломка на краю галактики - Этгар Керет

ночь, перед тем как он идет спать, родители связывают его, чтобы он спал свернувшись. Так, объясняет ведущий, горб станет еще заметнее, и, когда мальчик вырастет, это поможет ему возбуждать жалость и добиваться значительного преимущества в тяжелой конкуренции с другими попрошайками города. Я нечасто плачу, но эта история про мальчика действительно печальная.

– Хочешь, я переключу на баскетбол? – мягко спрашивает мама и гладит меня по голове.

– Нет. – Я вытираю лицо рукавом и улыбаюсь ей. – Это интересная передача.

Передача действительно интересная.

– Извини, что я плохо с тобой разговаривала в дайнере, – прибавляет она. – Ты хороший мальчик.

– Все окей, – говорю я и целую ее в щеку. – Я вообще не обиделся.

Утром я везу маму к офтальмологу. Он показывает ей таблицу с буквами и просит ее прочесть их вслух. Буквы, которые мама узнаёт, она выкрикивает, а те, которые не узнаёт, она все равно упорно пытается угадать, словно, если угадает, это все равно считается. Врач добавляет ей еще одну таблетку, раз в день, от глаукомы. После врача мы сразу идем в аптеку за новой таблеткой, а когда возвращаемся домой, я, чтобы не забыть, сразу кладу ее в коробочку, в отделение с вечерними таблетками. Потом я переодеваюсь в спортивную форму и иду с мячом на детскую площадку.

Несколько лет назад у меня там была история с одной татуированной рыжей мамой, которую напрягало, что я играю с ее сыном. Как увидела меня с ним на площадке, сразу реально громко заявила, чтоб я не смел его касаться. Я ей объяснил, что по правилам баскетбола можно дотрагиваться до противника, когда ты его опекаешь. И что ей нечего волноваться, я знаю, что я больше и сильнее ее милого сына, и поэтому, когда я его опекаю, я делаю это очень осторожно. Но она, вместо того чтобы послушать, только сильнее рассердилась.

– Даже не смей называть моего сына милым, извращенец! – заорала она и бросила одноразовый стаканчик с кофе прямо мне в лицо.

К счастью, кофе был еле теплым, так что у меня только пятно на толстовке осталось. После этого случая я несколько месяцев туда не ходил, но потом начался плей-офф, а когда видишь хорошие игры, сразу очень хочется играть самому. Я не рвался вернуться на площадку, боялся, что татуированная рыжуха снова там будет и начнет орать. Так что я попросил маму купить мне кольцо и повесить во дворе. А мама, которой я впервые рассказал, что случилось, притихла, как с ней всегда бывает, когда она очень сердится, велела мне надеть спортивные штаны и взять мяч, и мы вышли из дома. По дороге на площадку она сказала мне дрожащим голосом, что все родители детей, которые там со мной играют, должны сказать мне спасибо. Потому что, кроме меня, в мире мало взрослых, сохранивших достаточно мягкости и тепла, чтобы играть с детьми и их учить.

– Дорогой, – сказала она мне надломленным голосом, – если на площадке ты снова увидишь эту татуированную тупую обезьяну, скажи мне, хорошо?

И я кивнул, но в душе помолился, чтобы рыжей там не было, потому что я знал, что, хоть мама уже и очень старенькая, она с легкостью может дать своей тростью рыжей по голове. Когда мы пришли на площадку, мама уселась на скамейку и оценивающим взглядом обвела других родителей, точно охранник, пытающийся вычислить террориста. Вначале я занял пустую половину площадки и просто набивал и бросал в кольцо сам, но очень быстро дети с другой половины позвали меня к ним, потому что у них не хватало игрока, и в конце игры, когда я забросил решающий мяч, я посмотрел на маму, которая сидела на скамейке и притворялась, будто читает что-то в телефоне, и понял, что она все видела и что она мною гордится.

На площадке совсем нет детей, и я просто бросаю мяч в кольцо, но спустя четверть часа мне надоедает. Дайнер Толстого Чарли от силы в пяти минутах пешком оттуда, и, когда я прихожу, там почти никого нет, а Чарли взаправду рад меня видеть.

– Эй, звезда, – говорит он мне. – Играл в баскетбол?

Я говорю, что на площадке никого не было.

– Еще рано, – говорит он и подмигивает. – Но когда ты покончишь с горой панкейков, которые я тебе приготовлю, туда точно кто-нибудь придет.

Панкейки у Чарли по-настоящему классные. Доев, я говорю спасибо и снова спрашиваю, уверен ли он, что мне нормально есть у него и не платить.

– Когда захочешь, звезда, – говорит он. – Мне в радость.

– Но ты же маме не скажешь, правда? – спрашиваю я, прежде чем уйти.

– Не волнуйся. – Чарли смеется и похлопывает себя по животу: – Твой секрет спрятан у меня глубоко-глубоко в пузе.

В субботу вечером разыгрывается большая лотерея. Мама напоминает мне об этом, как только принимает свои таблетки.

– Нервничаешь? – спрашивает она.

Я пожимаю плечами. Она снова напоминает мне, что шанс выиграть у меня меньше, чем один к миллиону, и спрашивает, что я буду делать, если все-таки выиграю. Я говорю, что точно отправлю часть денег горбатому мальчику, которого мы видели по телевизору. Она смеется и говорит, что тот фильм сняли много лет назад и очень может быть, что этот горбатый мальчик, который теперь уже горбатый мужчина, с тех пор наклянчил так много денег, что ему не нужны ничьи подачки, или вообще умер от одной из тех болезней, которые всегда подхватывают эти люди, потому что не моют руки после того, как какают.

– Забудь про детей с National Geographic, – говорит она и гладит меня по голове ровно как я люблю. – Чего бы ты хотел для себя?

Я снова пожимаю плечами, потому что правда не знаю.

– Если выиграешь, наверняка поселишься в большом собственном доме, и сделаешь себе абонемент в ВИП-секцию Warriors, и наймешь какую-нибудь дурацкую филиппинку, которая будет раскладывать мои таблетки, – говорит мама и улыбается не очень весело.

Мне-то как раз нравится раскладывать мамины таблетки, меня это успокаивает.

– Я не люблю ходить на игры, – говорю я. – Помнишь, когда мы были у дяди Ларри в Окленде, он повел меня на игру? Мы почти час ждали в очереди, и организаторы кричали на всех, кто входил.

– Ну так не абонемент, – говорит мама. – А тогда что ты купишь?

– Может быть, телевизор в комнату, – говорю я. – Только очень большой, не такой, как у нас сейчас.

– Милый мой, – говорит мама, – первый приз – это шестьдесят три миллиона долларов. Если ты выиграешь, придется тебе придумать еще что-нибудь, кроме