В начале было Слово – в конце будет Цифра - Маргарита Симоновна Симоньян

Вынув из глаз линзы, Альфа Омега снова окажется на своем пенопластовом матрасике, лежащем поверх проржавленной армейской кровати в темной келье с укутанными паутиной водопроводными трубами, цинковым гробом и ворчливым роботом. Не успеют его глаза опять привыкнуть к унылой тьме, как ИЯ неожиданно поинтересуется:

– Не хотите приобрести Машеньку? Могу оформить кредит.

– Еще чего! – вмешается старый Савельич. – Дите и так все баллы родительские прокутило!

– Я все-таки не думаю, что Машеньку можно купить, – неуверенно скажет Альфа Омега.

– Искусственное «Я» категорически не рекомендует думать. Для этого есть искусственное «Я», – ухмыльнется искусственное «Я».

– Тьфу, басурманское отродье, – сплюнет Савельич.

– А ваша Машенька, – добавит ИЯ, – еще в прошлом году работала в благошопе, а теперь, как видите, завела частную лавочку.

– Ба, да она еще и нэпманша! – всплеснет ржавыми обрубками Савельич.

Альфа Омега откинется на пенопласте и зажмурит веки, как будто это могло бы помочь не представлять себе в красках, что делали с черешневой Машенькой в благошопе грязные воскрешенные вроде Нерона. И хотя представления об этом у Альфы Омеги будут довольно смутные, но все же он, как ученый, будет в курсе, что еще с пятидесятых единственной формой благотворительности, разрешенной Списком Свобод, был секс, что гуманная Демократия предусмотрела эту отдушину для воскрешенных после безуспешных попыток искоренить их основной инстинкт, над чем несколько лет корпели лучшие демократические генетики, пока не пришли к консолидированному мнению, что проще дать, чем объяснить, почему нет.

Так на Соловках появился благотворительный секс-шоп, в народе прозванный благошопом, к нему всегда тянулась потная очередь, а вместо вывески, разумеется, красовалась рожа святой свиньи. Впрочем, сам Альфа Омега к этому дармовому развлечению ни разу не то что не прибегал, но даже мимо не проходил, поскольку ему все это было и даром не нужно.

Поеживаясь от сырости на пенопластовом матрасике, Альфа Омега снова откроет глаза и сложит чипированные ладони.

– Соедини меня с ней!

– Да будь здоров! – фыркнет ИЯ, очевидно, имея в виду «да на здоровье!»

Посреди кельи явится прозрачный наноэкран, на нем отобразится песчаная буря, мокрый снег и ураган, мечущий целые рои малярийных комаров над развалинами элитных отелей, и Альфа Омега узнает свалку, образовавшуюся на руинах настоящего Геленджика, свалку не самую фешенебельную, но одну из приличных, где все еще можно нарыть жилье – к примеру, сносную пластмассовую голубенькую кабинку для переодевания, – и ровно в такой кабинке с развешанными на крючках целлофановыми сапожками и шапочкой из нейлоновой норки поселится Машенька.

– Не могу говорить, я в виртуалке! – буркнет, не глядя на экран, Машенька.

– Подожди, это я. Мы летали сегодня вместе.

Машенька бросит резкий взгляд на экран, узнает Альфа Омегу, быстро прикроет линзы ладонью.

– Ну? Чего надо?

– Да просто спросить…

– Так спрашивай. Что? У меня времени нет.

– Это правда, что ты… Что тебя… То есть ты на самом деле…

– Что? Зарабатываю в виртуалке? Правда. Дальше что?

– Понятно. Дальше – ничего, – спокойно ответит Альфа Омега.

– Ну, вот и чудненько, – скажет Машенька.

Но перед тем, как снова включить линзы, она все-таки бросит черешневый взгляд на экран.

– Ты на Соловках живешь, а я – в вонючем Геленджике! Крылья мне кто будет оплачивать? Ресторан «Пушкин»? Или ты, может быть? Ты вон свои даже зарядить не можешь. Только и понтов, что они цвета «мокрый асфальт»!

– Да понятно все, понятно, – скажет Альфа Омега и выключит наноэкран.

Не успеет он повернуться, как его руку намертво схватит что-то холодное, металлическое и при этом странно теплое и родное. Разумеется, это будет Савельич, онемевший от возмущения, пыхтящий всеми своими сломанными микрочипами, как только могут пыхтеть старые роботы на пороге инфаркта.

– Жениться?! – прорычит Савельич. – Дитя хочет жениться!? А что скажет батюшка, а матушка что подумает! Да еще вертихвостка эдакая, распроклятая! Не пущу! Без родительского благословения? На нэпманше??? Не пущу!

– У тебя реально какую-то программу заело, Савельич! Ты глючишь хуже, чем мой биопринтер.

– Ты меня, барин, волен бранить, пока твоя душенька не натешится, волен аще побить, а жениться, воля твоя, – не пущу.

– Все, Савельич, угомонись. Не собираюсь я ни на ком жениться.

– Слово дай.

– Какое тебе еще слово?

– Честное офицерское.

– Сдам я тебя, Савельич, пожалуй, в ремонт, – произнесет, качая головой, Альфа Омега и уляжется на пенопласт без всякой надежды на сон. Еще с полчаса он будет ворочаться на армейской кровати под обиженный скрип Савельича. Потом сядет, обхватит руками колени.

– Савельич! Стабилизаторов не осталось у нас?

– Откуда же им остаться, когда дитятко все обормотам с Автономии скормило! ИЯ мне полное донесение предоставило о непотребном твоем поведении.

– Мало того, что следит, так еще и стучит, – пробурчит Альфа Омега.

– Это вы о ком? – осведомится ИЯ.

– Да просто. Мысли вслух.

– А, ну-ну. Штраф за мысли, не соответствующие ценностям Демократии, направлен в ваш личный кабинет.

Альфа Омега молча откинется на пенопласте, честно стараясь угомонить свои не соответствующие ценностям Демократии мысли, но это непросто сделать никакому нормальному человеку, когда человек привык в подобных вопросах полагаться на стабилизаторы, а их пришлось скормить обормотам из Автономии.

Савельич заворочается на сундуке, засопит что-то, в чем Альфа Омега мог бы опознать его обычную ежевечернюю молитву, если бы знал, что такое молитва.

– Савельич! Можно задать тебе личный вопрос? – вдруг скажет Альфа Омега.

Савельич, прервав молитву, аж крякнет.

– Личный вопрос? С чего это, барин, ты вдруг? Рази ж вы, молодежь, когда поговорите со старым роботом? И откуда у тебя может быть личный вопрос-то? У вас-то, у грешников горемычных, из личного одно только и осталось, что личный кабинет.

Альфа Омега, снова присев и обняв колени, уставится на свои пальцы ног – видимо, рассчитывая таким неожиданным способом побороть смущение.

– Ты любил когда-нибудь? – спросит он наконец.

– И, пóлно, барин! В эти лета мы не слыхали про любовь… – начнет было вспоминать Савельич, который, как все старики, давно уже отвечал на любой вопрос исключительно воспоминаниями, даже если это был просто вопрос «Хочешь чаю?» Впрочем, чай, справедливости ради, как раз и остался только в воспоминаниях старого робота.

Альфа Омега махнет рукой на Савельича, закроет глаза и попытается – хотя бы в порядке научного эксперимента – поверить в то, что сейчас распахнется дверь и на пороге заявится Машенька. Но его вера в это будет не так сильна. Однако же и не так слаба. В итоге Машенька не явится на пороге. Она явится на экране, снова выткавшемся посреди комнаты.

– Возвращайся! Я