Тата - Валери Перрен

– Я много лет уговариваю его заняться писательством, – говорит Натали. – Льес пишет блестяще, но не верит в себя. Шарпей разрушил его мозг.

Тихий ангел вернулся. Может, тетя. Или отец. Или мать. Или Бланш. Или все четверо вместе, взявшись за руки.

– В какой момент возникли подозрения насчет этого типа?

– Я узнала, когда он уже уехал на юг Франции, – отвечает Натали. – Ходили всякие слухи. А ему вынесли «благодарность за плодотворную деятельность». Ни одна жертва не обратилась в полицию. Насколько мне известно… Позже я выяснила, что мальчики злословили на его счет между собой, зубоскалили, спрашивали друг друга: «Тебя доктор Шарпей тоже осматривал?»

На меня накатывает дурнота, и я закрываю глаза.

Натали завелась с пол-оборота, шея у нее стала пунцовой.

– Он курировал юниоров, – говорит Льес. – Идеальная позиция. Но в раздевалках ему нечего было делать, это полный маразм, он даже не был врачом… Не знаю, как тебе объяснить… Шарпей был наглец. Высокомерная скотина. Никто не пошел бы против него. Время было другое, слово руководителей становилось законом. Заводская иерархия воспроизвелась внутри клуба. Мерзавец царил и правил своим маленьким мирком. Руководил службой информации. Короче, господствовал и на заводе, и в футболе.

– Сегодня все иначе. Мужики в костюмах и галстуках, мелкие начальнички больше не пугают ни взрослых, ни детей… Хотя на этот счет есть разные мнения. Я знаю точно: всегда найдутся подонки, которых тянет на невинных.

– И сколько лет он «священнодействовал» в клубе?

– Держись за стул. Готова?

Я киваю.

– С 1956-го по 1980-й.

– Двадцать четыре года, – подхватывает Натали. – Двадцать четыре сезона, причем большую часть – с юниорами.

– Жена у него была?

– Нет.

– Дети?

– Нет.

– Когда он умер?

– В прошлом году, – отвечает Натали, – я ездила, чтобы разузнать подробности.

– Насчет чего?

– Был это несчастный случай или самоубийство, никто так и не выяснил. Половина головы была изуродована, как от сильного удара, и мне захотелось ясности. Тело выловили из моря у побережья Канн три дня спустя после исчезновения Шарпея. Судебный медик не пришел к бесспорному выводу насчет причины падения. Была это случайность, злой умысел или на него напали? Возможно ли, что катер или яхта зацепили его после падения в воду? Точно можно сказать одно: он был жив до утопления. В легких была вода. Скорее всего, его ударили по голове и сбросили в море.

– Ты выяснила что-нибудь новое?

– Ни-че-го.

– Легавые знали, что его подозревали в педофилии?

– Вряд ли. Я выдавала себя за провинциальную журналистку, интересующуюся бывшим жителем Гёньона. Я ничего никому не сказала, не хотела привлекать внимание. Полицейские остановились на варианте «несчастный случай», в тот день на побережье Средиземного моря дули сильные ветра.

– Ну, значит, море отомстило за детишек, – вмешался в разговор Льес и долил себе сока. – Фу, гадость! Я вообще-то голодный. Схожу за пиццей к Жозефу.

– Он все еще работает?

– Жозеф вечен. Если забыла, он – отец Иисуса, – скалит зубы Льес. – В католической религии много говорят о матери и совсем мало – об отце. Жозеф с очень-очень-очень давних пор готовит пиццу на Соборной площади. Мне кажется, я всю жизнь вижу его грузовичок на одном и том же месте. В ста метрах от мастерской Колетт. Можно подумать, он ровесник этой романской церкви, отбрасывающей спасительную тень летними вечерами. Скоро вернусь… – Льес выходит.

– Возьми деньги в моем бумажнике, он на полочке у входа.

– Забудь, я не бедняк какой-нибудь, смогу заплатить за три пиццы. Заказывайте, девушки. Кому какую?

Я смеюсь. И вспоминаю лучшую пиццу в своей жизни, которую ела в Аяччо, у Маринеллы. Кстати, она называлась «Ла Маринелла». Я помню аромат, вкус, сочность, тенистую террасу с видом на Средиземное море, Пьера, пожирающего меня взглядом. Мы были до смерти влюблены, предвкушали, как будем наслаждаться огромной тонкой пиццей, поданной на блюде из нержавейки, а потом устроим себе сказочную сиесту. Я обязательно вернусь к Маринелле! Впервые за три года у меня появился план…

– Мне – сыр и помидоры! Так и не выучила, как она называется, «Маргарита» или «Королевская».

– Я буду то же самое! – присоединяется Натали.

– Заказ принят. Только не надо меня обсуждать, пока я отсутствую.

Льес закрывает за собой дверь.

– Вы на машине?

– Угу… – Натали кивает. – Его мотоцикл нагоняет на меня ужас.

Она встает.

– Нужно позвонить подруге, сказать, что задержусь еще ненадолго.

Она идет в сад, захватив телефон.

Я больше не одна и решаюсь войти в комнату со швейной машинкой, гладильной доской и шкафом, где хранится тетина коллекция. В ее тетрадях записана история футбольного клуба Гёньона с 1965-го по 2000-й год. Тридцать пять лет она вырезала каждую статью из газеты – и вдруг перестала. Почему? По какой причине люди так поступают? Тяжело заболевают гриппом и долго не встают с постели? Происходит судьбоносная встреча? Надоедает до чертиков? Странное поведение для фанатки…

Думаю, стоит отдать коллекцию клубу, болельщикам, посвятившим почти всю жизнь гёньонскому футболу. Обсужу это с Мишелем Шоссеном, другом тети. Именно он заставляет биться сердце истории клуба на Фейсбуке[19]. Я разглядываю фотографии бывших игроков, антологию матчей, современных спортивных событий, которые он размещает, и меня восхищает запечатленная на них страсть. Может, Колетт хотела, чтобы я использовала этот материал для фильма о футболе? Лучшая известная мне картина на эту тему – «Удар головой», его снял в 1973 году Жан-Жак Англад, главную роль играет Патрик Деваэр. Раньше мне эта мысль в голову не приходила. Наверное, я ее разочаровала. Очень сильно разочаровала.

Натали возвращается, присоединяется ко мне в комнате для шитья.

– Льес рассказал тебе о Шарпее?

Я сразу понимаю истинный смысл вопроса – по взгляду и интонации.

– Да. Гнусный «медицинский осмотр» превратился в кошмар. Ему было семь лет.

– Вряд ли он единственный. Я веду тайное расследование. Не хочу говорить с ним об этом, с него довольно! Я встречаюсь с людьми, задаю вопросы, и все теряются, нет – смущаются. Многие ничего не знали. Когда любишь спорт, часто не замечаешь зла, которое бродит поблизости. Другие были в курсе. Недавно я зашла купить краску у одного приятеля. Очаровательный человек, ровесник Льеса. Мы поговорили о жизни, и я – поди знай почему? – задала вопрос, спросила, играл ли он в детстве в футбол и помнит ли Шарпея. Мой приятель побледнел и ответил: «Это была мерзость». – «В каком смысле?» И тут его прорвало… Заявил, что «гад» никогда бы к нему не подступился, потому что он был упрямым и крепким, а тот выбирал