Бежала по полю девчонка - Людмила Андреевна Кузьмина

К весне от долгой зимы и нехватки витаминов накапливалась усталость, хотелось спать – мы хандрили, но с каждым весенним днём небо голубело, появлялись лёгкие кучевые облака. 1 мая мы, принарядившись, отправлялись на праздничную демонстрацию. Звучала бодрая маршевая музыка, и настроение поднималось. Но 1 мая 1960 года оказалось особенным. На следующий день поползли слухи о сбитом недалеко от Свердловска американском самолёте. Лётчик катапультировался и живым спустился на парашюте на колхозное поле. Подоспевший первым мужик решил, что это наш лётчик, но почему-то лыка не вяжет, видно, испугался, мужик хотел уж за самогонкой сбегать, чтобы привести лётчика в чувство, но тут понаехали военные, мужика отогнали. Так нам доносило «сарафанное радио».

И мне Никола позднее рассказывал, что их часть задолго подняли по сигналу боевой тревоги, самолёт «вели» от самого Таджикистана до Свердловска. В воздух были подняты наши самолёты-перехватчики, но шпионский самолёт летел на большой высоте и не подчинялся сигналам с наших самолётов. Поступил приказ сбивать его ракетой с земли.

Ник не рассказывал мне того, что ракетой был сбит наш лётчик-перехватчик Сергей Софронов. Он погиб. Этот факт строго засекретили. А у шпионского самолёта лишь повредили хвостовое оперение, самолёт стал падать, и лётчик живым катапультировался. Он надеялся, самолёт развалится в воздухе и все его съёмочные материалы уничтожатся. Но обломки самолёта со всеми вещдоками тщательно собрали, запротоколировали, американский лётчик Пауэрс доставлен в Москву. Был грандиозный международный скандал.

Записываю в моём дневнике мою повседневную жизнь.

«1 июня 1960 г. Готовясь к коллоквиуму в читалке, случайно открыла толстую книгу, лежавшую передо мной и забытую кем-то из студентов. Это был «Нюрнбергский процесс». Ужасная книга! Ужасно в ней всё: сами фашисты, которые находили наслаждение в убийствах людей, ужасны способы, посредством которых они стремились из человека выколотить человека. Ужасны узники, продолжающие жить в нечеловеческих условиях повседневных издевательств, оскорблений, физических мук, в условиях ожидания смерти.

После этого к немцам у меня злоба. Как они могли допустить – немцы! Ведь они знали. Дым от сожженных людей… Ох, нет! Об этом трудно писать. Это невероятно и чудовищно».

«4 июня 1960 г. Уф! Сдала последний коллоквиум по физхимии. Сдавала позорно. Немудрено. Мне пришлось ждать Загайнову до 7 часов вечера – целый день. Устала страшно. Загайнова сказала обо мне, что я не подвожу и она верит мне».

Загайнову, преподавателя физхимии, мы звали «рыжей девой», весьма не любили, хотя она, возможно, сама хорошо знала свой предмет, но была очень уж дотошной, стараясь вдолбить в наши головы физхимию. Именно за эту её дотошность мы её не любили. Почему-то она считала, что мы должны знать физхимию не как предмет науки, а в плане решения задачек. Она почти не спрашивала теорию, а сидела и решала вместе с нами разные задачки.

Я приехала на химфак после обеда, а мне говорят, что у Загайновой в аудитории ещё сидят те, кто пришёл сдавать коллоквиум утром. И теперь образовалась очередь из студентов. Я заняла очередь и вошла к Загайновой в семь часов вечера, а вышла… в 12 часов ночи с вожделенной отметкой в зачётке. Пять часов сидела и решала задачи по всем разделам физхимии! Какие-то задачки решила сама, какие-то вместе с нею.

«5 июня 1960 г. Один из сумасшедших дней, когда я вся горю, у меня трясутся руки и колотится сердце. Сегодня я видела артиста Тихонова. Как хорошо, что мы с Ниной взяли билеты на «Мичмана» сразу на два сеанса.

Тихонов произвёл впечатление скромного и обаятельного человека. Я страшно взволновалась, увидев его. Может быть, поэтому кино мне не особенно понравилось. Вечером я пришла в кинотеатр снова. На этот раз я вооружилась грудой записок, фоткой Тихонова для автографа. Но, увы. Его не было. Были Лунгин и Куравлёв. Публика вела себя безобразно. В особенности девушки. Спрашивали, на ком женат Тихонов. Было очень неловко.

Когда Лунгин и Куравлёв уходили, я подошла к Лунгину и передала записку Тихонову. Лунгин хохотнул как-то язвительно-насмешливо и сказал: «Обязательно передам». Я смутилась, но всё же была рада от сознания того, что написала самому Тихонову. Я поблагодарила его в записке, пожелала новых удачных ролей».

На химфаке весь наш курс гудел: Вячеслав Тихонов приехал! И только заучившаяся одна студентка – не помню кто – оторвавшись от конспекта, сонно спросила:

– Девы! Про кого говорите? Про нашего политэконома?

Вместо заболевшего Мошаева политэкономию нам читал другой преподаватель по фамилии Тихонов. )

После вечернего показа фильма «Мичман Панин» состоялась пресс-конференция. Меня удивило, как скромно, даже как будто смущаясь, отвечал на вопросы Леонид Куравлёв. В фильме он выглядел бойким, а я обычно отождествляла экранный образ киногероя с личностью и характером артиста. Записку Тихонову я передавала Семёну Лунгину, драматургу и сценаристу, отцу нынешнего известного кинорежиссёра Павла Лунгина. В то моё время Павлу Лунгину было всего 11 лет.

«7 июня 1960 г. О чём думает молодая девушка во время подготовки к экзаменам, когда до первого экзамена осталось 6 дней?

Ван-дер-Клиберн вместо Ван-дер-Вальс.

Эффект Тихонова вместо эффекта Тиндаля.

Скоро будет не до шуток. Ужасная пора – экзамены. Сколько слёз прольётся, сколько разных неприятностей. Они уже начались: исключают с нашего курса пятерых из-за физхимии. Сейчас я только и помню, что бесконечные коллоквиумы – тернист путь к науке. По сравнению с химией, физикой, математикой другие науки – просто развлечение».

«9 июня 1960 г. Вчера был ужасный день: паника, слёзы в общежитии. Последствия заседания Учёного Совета».

А последствия такие – кого-то, провалившего сессию, отчислили из университета, кого-то, не сдавшего один предмет, отправили на пересдачу экзамена осенью, при этом бедный студент становился ещё беднее, так как был вынужден жить целый семестр без стипендии.

«10 июня 1960 г. Наконец-то я посмотрела «Колдунью». Кино произвело на меня сильное впечатление. Целый день звучала песенка Инги, и стоит она, Инга, перед глазами – милая, чистая. У неё есть то, чего нет у меня: непосредственность, чистота души и многое другое. Прелесть – девушка! Разве сможем мы с нашими чёрствыми, заскорузлыми сердцами так любить? Любовь должна быть возвышенной, а у нас – так себе, мелочь».

Я впервые увидела в фильме Марину Влади. Многие девчонки стали ходить с причёской «а ля Марина».

«18 июня 1960 г. Посмотрела «Дело было в Пенькове» во второй раз. Страшно разнервничалась. Всё-таки конец очень спорный. И жаль всех троих. Другое бы дело, если Лариса стала такой, как Тоня. Но это невозможно. Каждый остаётся