Бежала по полю девчонка - Людмила Андреевна Кузьмина

Так завершился мой многолетний роман.

Через год Никола женится на той самой Нине из Политехнического института, с которой он познакомился в Карабаше, и у них родится дочь Наташа. Я ещё буду учиться, и больше не буду ждать писем от Николы.

А сейчас на склоне лет я ему благодарна за то, что одарил меня, юную девчушку-шестиклассницу, своей любовью и долгие годы потом добивался сделать меня своей женой. Увы! К замужеству я не была ещё готова. Ненамеренно измучила парня своей двойственностью: то я люблю, то не люблю. Прости меня, Никола!

«Патетическая хорохория»

У меня был небольшой опыт хорового пения в своей школе. И школьницей записалась однажды в молодёжный хор при доме строителей в Миассе. Руководитель был не с улицы, а выпускник какого-то музыкального училища. Походила я на репетиции и бросила. Меня оскорбляло обращение к нам, зелёным девчонкам и ребятам. Наш руководитель взмахивал руками и говорил: «Женщины поют!» Когда он говорил «Мужчины поют», то мальчишки почему-то не возмущались, а мы сердито фыркали. Из репертуара запомнилась песня французских докеров, причём один куплет мы пели на… французском языке. Мы должны были слепо вызубрить слова, записанные на листочке русскими буквами, и мы пели, кто в лес, кто по дрова, вроде этого: «Се ля шансон де докер. Элькён бапюр ля пэ ля авангарде».

В то время шла война во Вьетнаме, газеты пестрели заголовками «Руки прочь от Вьетнама!» Француженка Раймонда Дьен встала на колени на шпалах перед поездом с военным грузом. Наш артист Владимир Бунчиков запел:

Мы песню мира поём,

Её любой французский докер знает.

Она гремит словно гром –

Эй, берегись, кто бойню затевает!

Я и сейчас с глубоким сочувствием отношусь к Вьетнаму, но в нашей стране Партия как взмахнёт дирижёрской палочкой, и все – даже дошколята – должны петь ура-патриотические и антивоенные песни. Эта всеобщая обязаловка коснулась и жалконького, заплёванного клуба строителей, со сцены которого ещё более жалконький молодёжный хор должен был петь «Песню французских докеров».

Но вообще-то было замечательно, что в те годы в школах, в вузах, в домах культуры создавались хоровые коллективы. Надо было петь на разного рода смотрах и на местных концертах в дни советских праздников. Это называлось «культурно-массовая работа», и чиновники от культуры должны были регулярно отчитываться перед районными и областными властями, сколько человек охвачено этой культмассовой работой. Для лучшей отчётности руководители творческих коллективов включались в соревнование, и в репертуаре появлялись (мы, мол, не лыком шиты!) песни на французском и других языках. В нашем школьном хоре Римма Ивановна вдруг стала с нами, неподготовленными школьницами, «разучивать», ни много ни мало, «Хор половецких девушек» из оперы «Князь Игорь».

Поначалу так было и в нашем свердловском университете. Студентов вызывали в деканаты, уговаривали, грозили санкциями. Ну не шли они в хор, пока в стенах университета не появился недавний выпускник Уральской консерватории – обаятельный, голубоглазый 27-летний Вадим Борисович Серебровский. Столь романтическая внешность просто не могла не вызвать интерес студенток: все вдруг обнаружили в себе певческие способности. Но что за хор из одних женских голосов?! И какие песни они запоют? Как в хоре Пятницкого? «При народИ в хороводИ парень девушку обнял!» Скучно без ребят, но и они потянулись в созданную капеллу пробовать голоса. Нужны тенора? – Вот они мы! Басы? – Пожалуйста! Мой приятель-хорист рассказывал, как он оказался в хоре. Подходит к нему энергичный и общительный филолог Лёня Сахарный: «Слушай! Пошли в хор! Знаешь, какие девчонки там поют?!» И уговорил. А девчонки действительно были на подбор – хорошенькие и голосистые.

Со своим бескомпромиссным творческим кредо: «Я не знаю, какими учёными и специалистами станете вы в избранной профессии, но петь профессионально должны уже сейчас!» – Вадим Борисович всего за четыре года сумел создать капеллу, способную соревноваться с лучшими хоровыми коллективами города.

А теперь хочу вернуться в осень 1958 года. От свалившегося на мою девичью голову тяжкого гранита наук (химия, физика, высшая математика, диалектический и исторический материализм – всего не перечислить) в какой-то момент душа моя возопила словами, адекватными модному ныне призыву: «Не дай себе засохнуть!» В рекламно-рыночное время за этим слоганом обычно следуют предложения: «Скушай палочку твикс!», «Притормози! Сникерсни!», купи крем или краску для волос, да ещё с добавлением: «Ведь вы этого достойны!» Ну, уж нет! Несмотря на моё полуголодное студенческое житьё (стипендия очень уж маленькая!), душа моя стремилась не к материальному, а к высокому – хотела петь. Но если бы только хотела петь – ведь и в мои школьные годы я пела в хоре, а потом без сожаления уходила. Теперь же главным притягательным магнитом была личность дирижёра и художественного руководителя студенческой капеллы Вадима Борисовича Серебровского.

В этот сложившийся уже коллектив я и отправилась. Первая моя репетиция. Вадим Борисович указал мне на стул в сторонке. Я смотрела и слушала, как хористы распеваются, как приступают к самой репетиции: по властному жесту дирижёра поют то сопрано, то альты, то тенора, то басы, а то и все вместе повторяют многократно одну лишь фразу. Я видела, как упорно Вадим Борисович добивался отражения в голосах хористов красок и эмоций, которыми он стремился наполнить музыкальное произведение.

Репетиция закончилась, хористы стали расходиться. Вадим Борисович подозвал меня к пианино. Нажимая клавиши, он давал мне тон, а я пела гамму: «а-а-а-а-а-а-а!», вверх-вниз. В одной октаве, в другой, в третьей. На какой-то ноте почувствовала, что дальше не тяну.

– Ну что ж! Голос пока не распет. Ничего, распоётесь. Идите во вторые альты.

Там я и осталась. И наш университетский хор, и моя встреча с несомненно талантливым человеком Вадимом Серебровским – это были лучшие страницы моей студенческой жизни.

Не я одна, многие хористы первого состава оставили свои воспоминания о нём. Вот как характеризует нашего Вадима Борисовича в главе «Хоровые университеты» в книге «Двадцатый век: почти вся жизнь» (Екатеринбург, 2005) бывший студент журфака Герман Иванцов: «Надо было видеть его в те годы, искрившегося радостью общения с нами. Светловолосый, с голубыми глазами, очень стройный, подвижный, с мягким дирижёрским жестом и голосом, лишённым каких-либо командных интонаций. Воплощение романтизма в музыке. Наш кумир. И почти божество в восприятии женской половины нашего хора».

Вадим Борисович научил нас петь, пользоваться своим голосом как инструментом, способным раскрыть душу исполняемого произведения и «зажечь» слушателей. При этом репетиции я любила больше, чем наши