Бежала по полю девчонка - Людмила Андреевна Кузьмина

хорош. Солнце. Жарко. Можно купаться, что мы и делали с Рэей. Мы купались, катались на лодке, собирали лилии на Поликарповском пруду. Я загорела. Вечером пошли на танцы. Сначала было скучно. Когда пришли знакомые мальчишки, развеселились».

И до отъезда в Свердловск – постоянное «кружение сердца».

23 августа подружка Люся Тараканова сообщила в письме, что «наши уехали вчера в колхоз, а хористов от колхоза освободили». Наш хор должен был готовить программу концерта к 40-летию нашего университета. И 27 августа – первая после летних каникул репетиция. По медицинским показаниям я и так была освобождена от колхозных картофельных полей, а теперь я освобождалась от «картошки» как хористка.

В начале сентября я была ещё дома в Миассе и успела получить коллективное письмо-отчёт от подружек, уже 10 дней трудившихся «на картошке» в деревне Калиновка Красноуфимского района Свердловской области.

Начало письма пишет Алёна Светлолобова. Тон письма весёлый.

Алёна сообщает:

«(…) Из Свердловска выехали 22-го числа в 5 часов вечера. Из наших поехало 15 девчонок. Ещё 3-й, 2-й и 1-й курсы. В 12 часов ночи приехали в Красноуфимск и на машинах отправились в деревню. Переночевали в комнате в школе, короче, в классе, «ж» в «ж» и по-всякому. Утром разместили нас по квартирам. Мы живём шестеро: Ия, Нэля, я, Таня Кушманова, Валька Азарова и Надя Басос. Живём у старухи. Спим на полу. Работаем на уборке картофеля. Начинаем работать в 9, вернее, должны начинать, а фактически в 9-30 и в 10. Обедаем, ужинаем и завтракаем в столовой. Едим за троих. Девушки наши уже располнели. Был у нас тут один выходной. Ходили за ягодами. Пришли, объелись и не могли встать. А клуб тут архиерейский. Но всё-таки клуб. Смотрели кино «Любовь матери» и «Разбитые мечты». Танцы тоже есть. Но нет мальчиков. Я имею в виду студентов. Биологов (мы живём и работаем с биологами) и химиков мы не считаем за мальчиков. Ходим на танцы всей оравой. Смеёмся до упаду. Завели знакомство с соседями-мужчинами. Они нас снабжают подсолнухамим, морковками. Плохо только, что нет мальчиков. Некого завлекать. Примемся за местную интеллигенцию. Сегодня идём на танцы. Девки мажутся, а я успеваю писать тебе. И тоже подмажусь.

Мы заработали 65 рублей, а проели 100. Так что даже авансы не отработали. На счёт отъезда из Калиновки и начала занятий ещё ничего неизвестно.

Всё зависит от погоды, наших темпов. Во всяком случае, весь сентябрь будем работать. Целую тебя.

Слово предоставляю Кузявкиной. Ну, Кузявкина. Она надевает тренировочные штаны, чтобы пленить всех юношей в клубе».

Далее пишет Ия Кузнецова, которую за маленький рост мы звали Кузявочкой или просто Кузей:

«Люсенька, милая, здравствуй! Ну, Алка тут тебе всё расписала на счёт того, как мы живём. А как ты? Как твоё здоровье? Я здесь опять завхоз. Девушки меня разоряют. Ты сама подумай: Алка уже не влезает в свои стильные брючки. Веду я себя прилично. А как ты?

Ну всё! Целую тебя, Люция! Твоя Ийка».

Приписка Нэли Семериковой:

«Люся, мне не хватило места. Нэля».

У меня сохранилось несколько фотографий, присланных девчонками «с картошки». На них девы в перерыве работы. Глядя на фотографии, нельзя не улыбнуться: Алёна с отяжелевшей попой изображает «ласточку», а Валя Азарова помогает ей «держать» ногу. Остальные девы, глядя на этот акробатический этюд, буквально заходятся от смеха. Надо знать Валентину: она могла сказануть при этом что-то такое, что поневоле умрёшь со смеху.

Студенческий ежегодный быт «на картошке» стал настолько привычен, что девчонки не обращали внимания на неудобства, а на танцах кадрились с местными парнями и дядьками-«охламонами», игнорируя малочисленных собственных сокурсников-ребят.

Я приехала из дома в Свердловск 6 сентября в своё родное общежитие на Чапаева. Оно было похоже на разорённое птичье гнездо: комнаты, в том числе и наша 29-я, были закрыты на ключ. В одной комнате без кроватей жили и спали на полу приехавшие раньше меня хористки – мне там места не хватало. Комендантша открыла для меня 26-ю комнату, сказала:

– Живите пока здесь.

Комната пустая. Кровати без постельных принадлежностей.

– А постель? – спросила я.

– А постель не положено выдавать. Вот начнётся учебный год, тогда и выдадим.

Положила я на панцирную сетку кровати свой плащ, решила спать в одежде, «по-колхозному» в брюках и свитере.

На следующий день я уже распевалась на репетиции. На душе потеплело: родная среда поющих студентов и обожаемый всеми Вадим. Но оказывается, хористы тоже должны были днём работать в городе. Нам поручили копать ямы под осенние посадки в Ботаническом саду. И мы копали весело, с песнями и перекидываясь шутками. Ребята-хористы с исторического, филологического, журналистского факультетов не то, что наши серьёзные парни-химфаковцы, были остроумными, я бы сказала, склонные на разные розыгрыши, шутки и подначивания нас, девчонок. Среди журналистов был парень, над которым мы особенно прикалывались, нарочно называя его полное имя, отчество, фамилию: Гольдберг-Гуревич Рафаэль Соломонович. А он и сам был не прочь повеселиться, сыпал частушками, шутками. Спустя год он женился на нашей хористке Ирочке Тайц, и мы немедленно их «окрестили» фамилией Гольдберг-Гуревич-Тайц.

Словом, во время работы мы не скучали. И мне было легко как никогда. А вечером 11 сентября меня в общежитии ждал сюрприз: явился Никола. Впервые я ему нисколько не обрадовалась, но изобразила радость. Он пригласил меня в ресторан – «отметить встречу», но ресторанишко был с плохим обслуживанием и жалким меню. Да и в меню чего не попросишь – этого нет, того нет. И официанты нам хамили.

Никола рассказал о московских своих приключениях. Конечно, МИМО прошло ми´мо них с приятелем. Отфутболивая, им посоветовали поступать … в медицинский институт, там-де открылась специальная военная кафедра по подготовке медперсонала (санитаров и медсестёр) в военных частях. Конечно, Никола и его приятель военными медиками быть не собирались. В Москву оба попали впервые в жизни, имевшиеся деньги прогуляли, спали на вокзалах и на Урал возвращались в товарняках. И теперь Никола трудоустраивался по своей горной специальности в Дегтярске, недалеко от Свердловска.

Приехал за мной. Сказал:

– Будь моею!

Я кратко ответила:

– Нет.

В душе к нему не чувствовала прежнего дружеского участия, и кажется, впервые он стал мне совершенно безразличен. И чтобы отвязаться от него, я сказала, что у меня появился другой парень. На дворе была глубокая ночь. Я сказала ему:

– Переночуй в этой комнате, а утром уходи.

Сама пошла в комнату, где ночевали хористки. Они спали вповалку на полу. Я притулилась кое-как с краю, и девчонки даже не проснулись.

Утром в 26-й комнате Николы