Океанский пляж - Анатолий Исаевич Милявский

Долгунец упал на колени, не в силах сдержать бешеного хохота. «Отставить!» — хотел строго крикнуть Бойко, но его тоже охватил приступ неудержимого веселья. Хохотали до изнеможения, приседая и хлопая себя рукавицами, отдуваясь и снова заходясь. «Пацаны да и только», — пронеслось в голове у Бойко.

Наконец он вытер слезящиеся глаза, сказал через силу, стараясь быть серьезным:

— Ваше счастье, что старшина ничего не видел. А ну, продолжать движение, охотнички!

* * *

Еще одна зима прошла, с пургой, ураганными ветрами, дальним суматошным миганием огней терпящих бедствие судов, с тяжелыми, словно дымовая завеса, туманами. Как каменный остров, высилась застава среди ревущего океана, светилась редкой цепочкой огней.

В особо ненастные дни собирались в ленинской комнате, слушали приемник, косились на затянутые наледью окна, за которыми надрывался ветер. Когда позволяла погода, расчищали от снега посадочную площадку на пятачке, встречали вертолет. Он прилетал — странная зимняя стрекоза — привозил письма, журналы, продовольствие. Летчики, не выключая винта, топтались в унтах, кричали в ухо капитану какие-то новости. Ухитрялись даже свежие анекдоты рассказывать. Улетал вертолет, а вслед ему еще долго лаяли ездовые собаки.

Особых происшествий на заставе не случилось. Служба шла своим чередом, рассчитанная на часы и минуты.

Бойко пришил к погонам еще одну лычку — стал сержантом. Ходил теперь старшим наряда и считался помощником старшины. Забот у него прибавилось: еще осенью уехал Осмоловский и с ним шесть человек. Прибыло восемь новичков. Из них только четверо сносно стояли на лыжах. Терпеливо учил их, хотя иногда хотелось выругать за бестолковость. Вообще стал добрее: у него теперь была Надя.

«Плох тот солдат, который о юбке думает», — говорил когда-то отец. Он даже рассказывал про своего однополчанина, двадцатилетнего парня, молодожена, мобилизованного в Западной Белоруссии во время нашего летнего наступления. «Никудышний был солдат, все у него из рук валилось. Все в землянке письма писал да в потолок глядел».

Иван невольно улыбнулся, вспомнив этот отцовский рассказ.

Видно, не у всех одинаково. У него как раз было по-другому. Служба теперь шла веселее. Увереннее стоял он на земле.

В поселке уже знали, что Надя — его невеста. Правда, за зиму виделись всего два раза. Зато она присылала ему на заставу письма и посылочки: то с семгой, то с апельсинами; однажды прислала даже три банки сгущенки, которой на заставе было навалом. Письма писала коротенькие, смешливые, ласковые: «…Ванечка, у нас все хорошо. Отец тебе кланяется. Вчера ребята с траулера сунули в растворную ванну осьминога. Девчата давай визжать, а он чернил черных напустил и лежит, шевелит щупальцами. А Виктор, мастер из разделочного, говорит: «Учтите, девчата, он сразу четырех обнять может». У нашего Виктора одно на уме. Ваня, как ты там? Скучаю по тебе очень. Собираемся к Вам на день Советской Армии».

Бойко читал, улыбался, снисходительно поглядывал на ребят, втайне жалея их одинокую жизнь. Шарф, связанный Надей, носил под полушубком, старательно прятал. Но на заставе все равно за глаза величали его «женатиком».

О своей жизни думал теперь много. Начиналась она просто и ясно: скоро демобилизуется, и тогда сыграют свадьбу. Зато дальнейшее представлялось хотя и радостным, но туманным.

А дальше? Как жить? Что делать?

…Раньше так не задумывался над жизнью. Была она не очень яркая, но особых забот не вызывала. Потихоньку несло его по течению, как весеннюю льдину по Волге.

Закончил восемь классов в родном поселке. Учился средне, любимых предметов не было. В девятый класс не пошел — товарищи уговорили наняться работать сплавщиком. Год проболтался. Зарабатывал хорошо, но работа быстро надоела. Решил снова учиться. Вернее, сестра Вероника настояла. Сестра у него настырная, даром, что всего на два года старше. «Что ты будешь делать без специальности? О себе подумай». Думал, но как-то лениво: и так можно, и это вроде подходит. А сестра не унималась: «Где у тебя сила воли? Мужчина, называется…»

Все она за него решала: и в техникум железнодорожный устроила, и с продавщицей этой, Валентиной, познакомила. А он только улыбался снисходительно: «Чего шумишь? Хорошо, буду учиться». Через год подошел срок призыва. Опять хорошо — не нужно ничего решать, все ясно. Отслужим, будет видно.

Да, лениво ты жил, Ваня Бойко. Хватит, пожалуй, чужим умом богатеть.

…Вставал с койки, подходил к окошку — океанский ветер выдувал занавески, чайки хрипло кричали над маяком.

Вспоминал тот разговор с председателем колхоза. Крепко запал он ему в голову. А чем, в самом деле, плохо сходить в океан за рыбкой? Такое ведь не часто бывает.

Но сразу наплывали другие картины: Волга, родной поселок, друзья-товарищи. Вставали перед глазами заросшие ольхой берега, деревянные горбатые мостки, на которых мать полоскала белье, пахнущая свежей смолой лодка.

Может, вернуться в техникум? Все-таки работать в депо — не палубу драить. Только, по совести говоря, не тянет его к этой работе. Ну не тянет, и все. Нет, пожалуй, поплавает годик-другой на траулере. Ребята здесь хорошие. И на заработки, слава богу, не обижаются. А потом — в мореходку… А Надя? А мать? Он ведь теперь не один, у него будет семья.

Пытался серьезно поговорить с Надей, но от нее было мало проку:

— Ладно, Ваня. Я — куда ты. Отца только жалко…

— А мне мать, думаешь, не жалко?

— Ты решай, Ваня.

Одно твердо решили: в отпуск поедут вместе к матери Ивана. Накануне получил от нее письмо.

Мать писала ему со скрытой ревностью: «…тебе, конечно, виднее. Только приезжай повидаться и невесту свою привези. А то сейчас в моде по-другому. Вроде и родителей не нужно спрашивать, как жить».

Бойко задумался, представил себе, как мать писала это письмо, сердито водила пером, вставала, глядела в окно, вздыхая и хмурясь… Ничего, Надя ей понравится. Не может не понравиться. Все перемелется, мука будет…

* * *

— Садись, — сказал капитан.

Бойко сел, стараясь не слишком давить на хрупкое креслице. В первый раз он был в капитанском домике. Письменный стол, тахта под ковром. На ковре — наискосок кавалерийская сабля. Мундир с орденами висел на вешалке рядом с плащ-палаткой. На стенах было много картин, все — пейзажи. На одной рассмотрел снеговые хребты, россыпь раскаленных солнцем камней, низенькие домики. «Застава», — догадался.

В очках с металлической оправой, в стареньком спортивном костюме капитан чем-то напоминал отца. На столе под лампой лежала раскрытая книга. «Небось детективами в свободное время балуется», — весело подумал Бойко.

— Значит, в отпуск собираешься?

— В отпуск,