Океанский пляж - Анатолий Исаевич Милявский

Ладно, хватит об этом. Вот съезжу в отпуск, а там… А там будет видно. А что видно будет? Поговорю с матерью, посоветуюсь. А что посоветуюсь? Все равно решать самому. Да, решать самому. Нет, нужно сказать, как решил. Только со старшиной поговорить…

Бойко представил, как Дятлов будет слушать его, не перебивая, опустив голову и внимательно разглядывая носки сапог. Потом посмотрит Ивану прямо в глаза, словно стараясь увидеть главное. Лицо будет невозмутимым, губы не дрогнут, но в уголках белесо-серых глаз затеплится скрытая усмешка. Поймет или нет? Поймет, должен понять. Он все понимает…

…Вездеход вскарабкался по склону, проскочил под арку, лихо развернулся на пятачке. Бойко вылез из кабины, крикнул подходившему Долгунцу:

— А где старшина? Все привез, даже шоколад «Спорт» выбил.

Долгунец посмотрел на него странным, словно бы отсутствующим взглядом. Глотнул, кадык пополз по длинной шее.

— Убили старшину…

* * *

В тот же час, когда Бойко ехал в порт, старшина возвращался из поселка. Не доезжая километров пять до заставы, решил проверить дальние посты. Выпрыгнул, махнул водителю, пошел наискосок через знакомый распадок.

Синело небо между верхушками кривых берез. Пахло свежей травой, папоротником, прелым прошлогодним листом. Даже этот корявый, изломанный ветрами лесок был трогательно красив в эту пору.

Старшина перешагивал через сухие завалы бурелома, срывал травинки, покусывал, ощущая горький холодок сока. «Пора уже Марицу пасти, — подумал рассеянно, — и грибы уже пошли, гляди-ка». Присел на пенек. Мысли разбредались, как весенние облака.

«Через неделю приезжает Валя… Нужно узнать у Бойко, когда точно прибывает теплоход, он сегодня в порт ездил… Цветов накануне собрать, хоть каких-нибудь. Обещала приехать на месяц. Месяц, шутка сказать!..»

Дятлов вздохнул всей грудью, широко, радостно улыбнулся.

Увидел рядом глаза жены, волосы, пахнущие гвоздичным мылом, чуть припухшие губы, шепчущие счастливо у его уха смешные домашние новости. Эх, Валя, Валек, Валюша, милая ты моя, скорей бы приезжала…

Потом снова нахмурился старшина. Задумался, прислушиваясь, как кричит где-то вездесущая сорока.

Осенью вовсе попрощается с этими местами. Поедет на материк, на новую должность, поближе к большим городам. Уже все, вроде, и обговорено, а на сердце как-то неспокойно.

Сколько раз клял последними словами здешнюю природу, кулаком в сердцах замахивался на чертовы туманы и бешеные ветры, а вот уезжать жалко. В других местах, наверное, и солнце чаще светит и море журчит ласково. Так ведь у хмурого человека улыбка дороже.

Сколько тут, на пятачке, своими руками сделано, каждая мелочь в памяти. Каждый уголок кричит: «А мы как же?»

Что ж, незаменимых людей нет. Это точно сказано. Он уедет, кто-то встанет на замену.

Из нынешнего состава самый подходящий — Бойко. Конечно, молод еще, хватки нужной нет, но это дело наживное. Была бы кость, мясо нарастет. Он сам сказал о нем капитану. Парень смекалистый, честный. И главное, не трус. Вот только согласится ли? Теперешняя молодежь по-своему рассуждает. Свои планы, свои думки. Жизнь вокруг интересная, выбор большой, не то, что раньше.

Нужно поговорить с ним по душам. Для, него ведь здешние места тоже теперь не чужие. Вот вернется из порта — и поговорить. Не очень-то ты большой говорун, Дятлов. Но ничего, попробуем. Иногда получалось.

Старшина нагнулся к трухлявому пню, раздвинул траву и вдруг снова заулыбался.

Ты смотри — опенок! Настоящий, весенний. На краю света, а вырос, словно у них на Урале. Пригрело солнышко после дождя — и вот он, полез вверх. Ах ты, молодчина…

Выстрел глухо ударил вдалеке. Он выпрямился. Солнечное дремотное настроение разом слетело с него, словно пена, сдутая шквальным ветром. Выстрел здесь, в эту пору, мог означать только одно: тревогу.

Он прислушался. Снова было тихо. Лопотал где-то ручей, посвистывали пичужки. И вдруг тренированное ухо уловило дальний собачий лай, отрывистый, нетерпеливый. Мгновенным, заученным движением вытащил из кобуры пистолет, весь подобрался. Теперь уже было хорошо слышно: кто-то грузно бежал через лес.

Сделал два неслышных пружинистых шага навстречу, застыл и, когда увидел выскочившего из-за деревьев человека, властно крикнул:

— Стой, руки вверх!

Вспыхнуло, обожгло живот и грудь, швырнуло на землю. Последним усилием приподнял голову и, ловя расплывающуюся черную фигуру, нажал спуск.

…Собака выбежала из подлеска, таща на поводке запыхавшегося бойца в зеленой фуражке. И вдруг остановилась и заскулила.

Старшину похоронили на пятачке, у самого обрыва.

Похороны получились многолюдными. Приехала делегация из рыбацкого колхоза вместе с председателем. Прилетел на вертолете начальник политотдела отряда, из порта прибыли морские пограничники: старшину хорошо знали в этих местах.

Капитан Майоров стоял без фуражки, ветер шевелил седоватые волосы — словно отец на похоронах сына где-нибудь на гражданке. А впереди всех стояла женщина в черном платке, с опухшим от слез молодым лицом.

Щеголеватый Козыренко, осунувшийся и строгий, командовал почетным караулом.

Трижды прогремел салют, нестройно и гулко отдаваясь в прибрежных скалах. Автоматные гильзы покатились по земле. Все смотрели на свежий холмик, забросанный блеклыми таежными цветами, на зеленую фуражку, лежавшую в изголовье. Кричали чайки, потревоженные выстрелами.

— Такой молодой, — шепнула Надя.

Бойко сцепил зубы, погнал желваки по щекам. Нестерпимо захотелось, не стесняясь, завыть, закричать, заплакать. Надя крепче прижалась к нему, задышала у щеки.

— На ремень! — скомандовал Козыренко.

Капитан надел фуражку, потуже надвинул козырек на лоб, словно не хотел больше видеть могильного холмика. Медленно повернулся, зашагал вслед за караулом.

Бойко отстранился от Нади, в три стремительных шага догнал начальника заставы.

— Товарищ капитан, разрешите обратиться?

Тот поднял на него покрасневшие, усталые глаза, козырнул:

— Обращайтесь.

Бойко смотрел на него, не отводя взгляда. Сказал твердо:

— Я согласен, товарищ капитан.

* * *

Человека, убившего старшину, взяли в тот же день.

Был он ранен в левую руку (не промахнулся старшина!), но догнали его не сразу: умело петлял среди ручьев, дважды сбивал со следа.

Обложенный, отстреливался, кинул ручную гранату. Когда подходили, сунул в рот ампулу, но, видимо, стошнило от запаха крови, остался жив.

Крупная, видать, была птица. Приехал за ним комиссар из отряда. Из порта самолетом увезли в Москву. Всем участвовавшим в поимке объявили благодарность, представили к награждению. И старшину — посмертно.

* * *

Качало крепко.

Надя, умаявшись, спала, уютно посапывала на своей нижней койке в четырехместной каюте. Бойко посидел рядом, погладил ее по мягким волосам, чуть приоткрыл иллюминатор. Потом поднялся на палубу.

Ветер гнал волну. Теплоход уже выходил из бухты. Сопки отодвигались назад. Вулкан спрятался за мысом, только его черная оплавленная верхушка со снежным воротником торчала на светлом закатном небе.