Океанский пляж - Анатолий Исаевич Милявский

— Селям алейкум, батыр! — и спрятался за мать.

После он встречал их еще раза два или три. Мальчик улыбался ему, как знакомому, а Коржиков серьезно прикладывал руку к козырьку. «Надо бы купить пацану конфет или еще чего», — думал он. Теперь, идя в увольнение, он покупал в военторговском киоске кулечек конфет «Белочка», но при встрече предложить их мальчишке стеснялся. Склеившиеся от жары, они так и оставались у него в кармане.

Сосед Коржикова по койке, веснушчатый украинец Федько по вечерам рассказывал:

— Наш Толя Коржиков завел себе в городке симпатию. Да еще с хлопчиком, щоб пошвыдче…

Коржиков только молча улыбался: мели Емеля! Он лежал на койке и думал, что вот он уедет на границу, а мальчишка по-прежнему будет проходить по улице и вспоминать его и оглядываться, держась за материнскую руку.

* * *

День отъезда на заставы выдался уже по-настоящему осенним, ясным и прохладным. С гор тянуло снеговым ветром, но в затишье нагретые солнцем скалы хранили еще летний зыбкий зной.

На плацу было празднично от столов с кумачовыми скатертями, от зычных слов команды, от масляно блестевших новеньких автоматов, от торжественной четкости строевого шага. Возле трибуны стайкой стояли октябрята из местной школы, пришедшие поздравить пограничников. Коржиков искал среди них своего мальчишку, но того не было видно.

…Ощущение праздничности не покидало его, когда он шел знакомой дорогой к водопаду. Горы в своих снеговых башлыках казались чисто вымытыми и блестели под лучами солнца. Коржиков бросил в воду сухую ветку вяза и долго смотрел, как она, подхваченная мощным потоком, несется в ревущей воде.

— Прощай, Ведьма, — сказал он.

Ему и вправду было грустно расставаться с этими местами. Что-то колдовское было сегодня в каменных глыбах, в гортанном реве реки, в отрешенной голубизне неба. Он, задумавшись, прошел уже половину обратного пути, когда внезапно услышал крик и увидел впереди лицо женщины, белое от ужаса. Она кричала безостановочно и страшно, протянув руки к реке. Взглянув вниз, Коржиков все понял: в ревущей воде мелькнул знакомый цветастый халат, вынырнула, как поплавок, черноволосая мальчишеская голова с разинутым ртом, но крика не было слышно.

Он уже бежал вниз, смахнув фуражку и сдернув ремень, пальцы хватали воротник гимнастерки. Уже у самой воды он вспомнил про сапоги. И нужно же было, чтобы именно сегодня в честь торжества он нацепил эти узкие хромовые сапоги — братов подарок. Почти упав на спину, он рвал их за каблуки, пальцы остервенело стискивали скрипучее голенище. Левый удалось стащить, но правый не поддавался. А пестрый халат уже несло мимо, и головы мальчишки не было видно над водой. И тогда Коржиков, — как был в одном сапоге — прыгнул в воду.

Ох, какая холодная была эта вода! Тело мгновенно вперехлест стянуло ледяными тросами. Коржиков хотел поплыть саженками, но его сразу же потянуло в сторону, разворачивая, как щепку. Он яростно заработал руками, отталкиваясь от воды, как от живого существа. Глаза Коржикова застилали то ли слезы, то ли брызги. Но он уже успел увидеть впереди краешек цветастого халата и отчаянно потянулся к нему. Ему показалось, что халат пуст, но, рванув его на себя, почувствовал тяжесть тела, и второй рукой поднял голову мальчишки над водой. Голова запрокинулась, как у тряпичной куклы. Теперь их несло вдвоем, и у самой щеки Коржикова была голова мальчика с судорожно стиснутым ртом и закрытыми глазами — то ли он наглотался воды, то ли сомлел от испуга. Коржикову приходилось удерживать его над водой, напрягая все силы.

Он пробовал загребать одной рукой, удерживая мальчишку за ворот халата, но течение было слишком сильным. Коржиков уже не чувствовал рук. Правая нога тянула вниз, как гиря. Несколько раз его сильно ударило о камни, но он даже не почувствовал боли. Их несло к водопаду…

Задыхаясь, он взглянул на берег. Обрывистый серо-желтый склон с россыпью кругляшей у кромки проносился в каких-нибудь десяти метрах. Но Коржиков знал, что их ему не одолеть. «Надо бросить, — вяло мелькнуло в мозгу. — Бросить надо. Не удержать. Ничего не поделаешь. Сделал, что смог. Не смог, значит…»

Он уже заранее ощутил пустоту в онемевших пальцах и невероятное спасительное облегчение. И тут же представил себе, как тело мальчишки погрузится в воду и будет волочиться по камням, а потом его вынесет где-нибудь на отмель по ту сторону границы — изуродованное, неживое…

И от этой мысли ярость и боль вспыхнули в нем с новой силой.

— Нет, не брошу! — крикнул он кому-то, отбиваясь всем телом от воды, — не брошу, слышишь, Ведьма, сволочь, слышишь?

Этот торчащий над водой камень-утюг, на который их несло, был последней надеждой. Коржиков понял это. Перехватив халат зубами, он обеими руками вцепился в острые ребра камня так, что побелели костяшки пальцев. Вода рвала его, больно ударяя скулой и плечом, утягивая в водоворот ноги, но он, не разжимая стиснутых зубов, всем телом навалился на скалу. Правый сапог мгновенно стащило, словно чьими-то злобными руками. И вдруг босая нога нащупала скользкую поверхность камня. Стало чуть-чуть легче. Сантиметр за сантиметром он подтягивался выше, шаря онемевшими ступнями по скользким спинам камней, пока безжизненная голова мальчишки, торчащая из ворота халата, не показалась над водой. Наконец, он вытянул его всего на камень, а сам, полустоя по грудь в воде, удерживал руками — двоим на камне не было места.

Только сейчас он рассмотрел, что это не тот, знакомый мальчишка. Тот был меньше, и у него не было этой черной родинки на щеке.

Мальчишка лежал неподвижно, похожий в своем цветастом халате на мокрую бабочку. Вода медленно стекала с его волос, собираясь в желобке на поверхности камня. Коржикову стало страшно. Он осторожно, чтобы не оступиться, потормошил маленькое хрупкое тело, которое теперь казалось почти невесомым. Голова слабо мотнулась и замерла. Тогда Коржиков, чуть не плача, изо всех сил стал дуть в запрокинутое серое личико. Где-то он читал, что это помогает.

Мальчишка, не открывая глаз, сморщился и чихнул, потом судорожно закашлялся. Его стошнило. Медленно открылся один глаз, потом второй. И мальчик заплакал, жалобно и некрасиво, выкрикивая какие-то слова на своем языке. Коржикову очень хотелось погладить его по черным слипшимся волосам, но он боялся сорваться с камня. Никто никогда не был ему дороже этого мальчишки…

А вокруг яростно ревела Ведьма, упустившая добычу.

…Через час их сняли.

Коржикова почти насильно уложили в санчасть. К вечеру у него поднялась температура, голова гудела от жара, а ему казалось, что это ревет Ведьма.