Девушка с кувшином молока - Маттиас Роземонд

Кат хмурит лоб, словно понимает, к чему я клоню.

– Ян, я уже слышала эти твои речи. Давай подумаем о будущем. Пока я живу на Ауде-Лангендайк, а ты в «Мехелене», это значит, что…

Это значит, что мы по-настоящему разделились, вот что она хочет сказать.

– Кат, я готов пойти по стопам Карела, в смысле господина Фабрициуса. Звучит самонадеянно, я знаю, но я чувствую в себе силы, мне только нужен покой, которого, как ты понимаешь, в «Мехелене» не найти, как и в любой гостинице.

– Конечно, понимаю! По-моему, именно я три года назад… Ну да ладно, ни к чему сейчас об этом.

– Самое главное, что ты мудро поступила, переехав оттуда. Я тебе об этом уже говорил? Кажется, нет. В любом случае не стоит распространяться, что там творится. И внизу, и у меня над головой.

– Но ты сказал…

– Я ошибался, – перебиваю резче, чем хотелось бы. – Я хорохорился и не хотел тебя смущать.

Трудно убеждать женщину, глядящую на тебя со сведенными бровями и сжатой челюстью и всем своим видом излучающую сомнение.

– Ты хочешь сказать, что переедешь обратно к нам? Да ты всех на уши поставишь…

– Не преувеличивай.

Ненадолго останавливаемся возле лесопилок. Я бы с удовольствием помолчал, чтобы звуки окутали меня точно так же, как запах свежесрубленного дерева, горький и смолистый. Тогда мне стало бы хорошо.

Возвращаемся в город через Ватерслоотсе-Поорт, проходим по крытому мосту Хавербрюг. Над крышами виднеется каменная кладка церковной башни.

– Понимаю, что сложностей не избежать, но мне бы хотелось написать картину у вас.

– У нас? – сердито повторяет Кат. – У тебя собственная мастерская прямо напротив!

На это я решаю не отвечать.

– А ночевать ты тоже у нас собираешься?

– Нет, у себя в мастерской. Логики в этом, конечно, маловато, но дай мне время подумать. Нужно решить, как взяться за дело, если ты меня понимаешь.

– Вообще-то не очень, но в любом случае мне сперва нужно обсудить все с матерью. Ей тоже интересно знать, куда все движется. Кстати, что ты будешь писать? Уже решил?

– В этот раз у меня есть план…

– Ох, у тебя их столько уже было!

– Дай договорить. В общем-то, я хочу того же самого, что и твоя мать, – писать полотна по сотне гульденов за штуку.

– По сотне? – Кат застывает на месте.

– Именно так.

– Действуй, что я могу сказать.

После небольшого замешательства шагаю дальше, Кат следует за мной.

Мы возвращаемся обратно на рынок. Со скамейки поднимается пожилая пара. Прекрасно, как раз местечко для нас. Сначала сидим молча.

Кат беспокойно оглядывается по сторонам. Вечно она так делает, пока мы говорим. Неприятная привычка – возникает ощущение, что она ждет кого-то другого, с кем заранее условилась о встрече.

Слабый ветерок ласкает ее щеки.

– И что же нового на этот раз в твоем плане?

– Я поговорил с Ван Рейвеном.

– Ага, значит, дошел-таки до него! – В голосе Кат звучит надежда.

– М-м-м… Ну, почти…

– Видишь, а я тебе говорила!

– Он завел речь о задатке.

– Гляди-ка! И сколько?

На церковной башне зазвенели колокола карильона – полдень. Мне понадобился ровно час, чтобы добраться до сути дела.

– Мы еще не условились, мне показалось неблагоразумным заводить речь о точной сумме. Он счел, что пятнадцать гульденов за ту картину с тобой, то есть с вами, – это курам на смех. Он хочет, чтобы я написал ему три полотна, и рассказал, каких именно. Я с ним согласился.

– Когда он ждет готовые картины?

– Э-м-м… Через восемь месяцев.

– Ян!

– Что?

Кат выразительно покачивает головой, словно понимает что-то такое, чего я никогда не уразумею.

– Ты еще ни разу не написал три картины за восемь месяцев, ни разу!

– Да, об этом-то и речь…

– Поэтому ты хочешь работать в нашем доме?

– Верно, но это еще не все.

– Что еще?

– Я хочу написать Таннеке. Надеюсь, что ты не разозлишься.

– С чего бы мне злиться? – сварливо спрашивает Кат. – Пиши с нее хоть все три. Или ты опять задумал какую-то…

– Нет-нет, все прилично. Получится еще лучше, чем твой портрет. Не в том смысле, что красивее, но сильнее и убедительнее, понимаешь?

– Что значит убедительнее?

Излагаю ей свой замысел, Кат внимательно слушает и вдруг перебивает:

– Послушай, Ян! В прошлом году ты заявил, что ноги твоей не будет в нашем доме. С тех пор каждый вечер в субботу ты тайком наведываешься ко мне, а теперь хочешь приходить намного чаще, только не ко мне, а…

– Да, все верно, хотя…

– Может, легче будет, если ты сначала извинишься перед матерью? Поговорите нормально.

Скрещиваю руки на груди. Кат замечает мой жест, и я опускаю руки, но места им найти не могу.

– Ты имеешь в виду…

– Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду! Я спрошу, найдется ли у нее для тебя время сегодня после обеда. Сразу все и уладим.

– Прямо сегодня?

Кат в упор смотрит на меня:

– Вообще-то, ты обещал.

– Что-то не припомню.

– Когда ты собирался писать мой портрет прошлым летом, я сказала, что тебе стоит наладить отношения с матерью, и ты согласился.

– Может, и согласился, но…

– Ты согласился, Ян! – Кат почти никогда не переходит на визг, но тут, видимо, нашлась достойная причина.

Уже спокойнее она продолжает:

– Давай положим конец распрям и договоримся: я изложу твою просьбу матери после того, как ты перед ней извинишься.

Ушам своим не верю! Она что, не слышала ни слова из того, что я ей говорил? Теперь Кат выкручивает мне руки…

Извиняться перед Марией Тинс? Прямо вижу перед собой эту отвратительную физиономию! Она будет торжествовать, ведь именно этого она и добивалась все два года. Нервно постукиваю ногой.

– Хорошо, я подумаю.

– Подумай.

Кат смотрит на меня голубыми глазами с вызовом и надеждой, затем склоняется и прикасается губами к моей щеке.

– Мне пора.

Смотрю ей вслед со слезами на глазах. Последний раз она одарила меня поцелуем месяц назад, когда я сравнил ее с розой.

11. Катарина

Он сравнивает меня то с розой, то с косулей, то с бьющим фонтаном. Хотелось бы и мне чувствовать хотя бы что-то близкое. Разве нормально, что я просыпаюсь, охваченная беспомощностью, которая затем сменяется гневом? Ян хвалит меня за жизнелюбие и умение ясно мыслить, но я уже давно их растеряла и пытаюсь сохранить хотя бы то, что осталось. Он зовет меня хорошей матерью. Это неправда, с детьми я нетерпелива и резка. Он неустанно воспевает мою красоту. Что ж, у