Девушка с кувшином молока - Маттиас Роземонд

Интересно, останется ли тогда что-то от любви?

Неужели подруги, мать и тетушки окажутся правы? Они всеми силами старались свести меня с сыном управляющего и возносили его до небес, хотя он на полголовы меня ниже, – не то что Ян. Уж сынок управляющего силен, словно бык, и трезв, и покладист. Ага, только вдобавок ко всему еще и близорук – дурацкое пенсне ужасно ему не шло.

Ян совсем другой – нелепый, болтливый, но пригожий. «Кат, ты, случаем, не увлеклась этим оборванцем? Он явно на тебя глаз положил!» Понятное дело, я уже была по уши влюблена, иначе наверняка прислушалась бы ко всем советам.

Влюбленность длилась около года, по крайней мере самый острый ее период, когда Ян прозвал меня «огоньком». На смену пришла любовь. Конечно, вместе с ней навалились заботы: размолвки, дети, новые размолвки. Любовь сменилась… Мне трудно подобрать слово. Таннеке считает, что это жалость. Возможно, я и сама как-то обронила это слово. Близится момент, когда я готова обратить жалость прежде всего на саму себя.

На этот раз я не отступлю. Пусть только попробует сегодня не явиться к матери с извинениями. Если не переступит через себя, пусть катится куда подальше со своими кистями, натюрмортами и бордельными сценами, благо материала для наблюдений у него вполне достаточно.

Пожалуй, с годами мой огонек поугас, да и сам Ян стал придирчивей. Он не может писать, если у него не чищены ногти, если из кухни несет луком, если одежда колется или кусает блоха. А уж насколько донимают его всякие звуки: скрипучие половицы, стучащие ставни. От звуков он привык отгораживаться, затыкая уши.

Существуют ли на свете мужчины, которых можно любить целиком и доверять им полностью?

Ни одного не знаю.

Допустим, у нас с Яном были хорошие моменты, но нас разводит в разные стороны: меня тянет в прошлое, а его в будущее, которого не существует.

В день нашей свадьбы четыре с половиной года назад фруктовые деревья цвели белым и розовым, а солнце светило вовсю. Моя подруга сказала, что в тот день я отплясывала, как в последний раз. Я думала, что счастье только начинается. Наконец-то можно потанцевать без следящего за мной строгого материнского взгляда. Скрипки пели, барабаны стучали.

Мое веселье только усиливалось оттого, что отец с братом не приняли приглашение. Очень мило с их стороны!

Церемония прошла в неприметной церкви в Схиплаудене. Единственными протестантами на ней были забившиеся в уголок мать Яна и сестра двенадцатью годами его старше. Едва нас поздравив, они отбыли обратно в Делфт.

Зато остальные веселились от души. Пришли двое коллег Яна: знаменитый живописец Тер Борх, которого по прибытии почтительно объявили как месье, и господин Фабрициус.

Трудно сказать, кто из них выпил больше. Тер Борх нашептывал на ушко то одной, то другой даме, что готов увековечить их в своих жанровых сценах, пусть только ненадолго составят ему компанию. Ох уж мне этот сладострастник.

На господина Фабрициуса вино возымело прямо противоположный эффект. Он повис на шее у Яна и громко, так что я слышала каждое слово, – хотя, возможно, он того и добивался, – сетовал, что его друг дал поймать себя в ловушку брака. Странное поведение для женатого мужчины. Я позже спросила Яна, есть ли этому объяснение. Он не нашел ничего странного в поведении собрата по кисти, его не смутило и то, что они танцевали, взявшись за руки. Я никогда Яна таким не видела. Карел есть Карел, и точка! Мне тоже кажется, что за этим ничего не кроется. Ян никогда не проявлял интереса ни к одной другой женщине, не говоря уже о мужчинах.

Моя мать до конца не избавилась от своих сомнений, поэтому мы заключили брачное соглашение об имуществе. Должна ли я быть ей благодарна за предвидение? Теперь мы на самом деле все разделили, он спит у себя, а я у себя.

Конечно, Ян пришелся матери не по душе, это было видно по ее лицу. У нее достаточно хлопот с собственной семьей, зачем ей еще один захребетник – кажется, именно так она его назвала. По крайней мере, по словам Таннеке. Я случайно подслушала, как та обменивалась сплетнями на рынке с другой служанкой. Что ж, я не стала таить обиду, ведь его называли и похуже.

Мать просто-напросто хотела для меня лучшего. Честно говоря, выйди я замуж за Конрада, сына управляющего, моя жизнь, возможно, была бы гораздо спокойнее. За что ее винить? Тем более что она помогла оплатить обучение Яна в Утрехте. По ее словам, она поддалась на речи господина Брамера, который полтора года нахваливал Яна и в конце концов объявил, что передал ему все, что сам знал о ремесле. По-моему, мать сама выступила с таким предложением, втайне надеясь, что Ян уедет подальше и найдет там себе работу – другими словами, оставит меня в покое.

Зная обстоятельства, в которых жила моя мать, можно понять ее осторожность по отношению к мужчинам. Она пыталась уберечь меня от горестей, выпавших ей на долю.

Мать достойно выдержала удар, когда Ян вернулся в Делфт спустя два года, хотя ей пришлось изобретать новые ухищрения, чтобы держать его поодаль. Сперва мать цеплялась за разные религии, но Ян беспрекословно выразил готовность отказаться от своей веры, так что медленно, но верно она сдавала позиции, хотя и до самой свадьбы выказывала сомнения. Само собой, она разузнала все что можно о семействе Яна и рассказала мне без утайки: его отец слыл смутьяном и часто хватался за нож; деду однажды отрезали ухо, когда уличили как фальшивомонетчика; дядю недавно выпустили из тюрьмы. Единственной, о ком у матери не нашлось дурного слова, оказалась Гертруда, сестра Яна, – разве только что в лавке та не соблюдает очередь. Гертруда замужем за простым парнем, который зарабатывает на жизнь столярничеством, выстругивая рамы из эбенового дерева. Вот только сестра у него, по слухам, родила внебрачного ребенка – стыд и срам!

В общем, у матери нашлось достаточно оснований почаще упоминать Конрада, пока не выяснилось, что он помолвлен с другой – выбрал синицу в руке. Мать поняла: если и дальше будет стоять на своем, окончательно меня потеряет.

После свадьбы Ян долго сомневался, стоит ли ему переезжать к нам. Когда он, наконец, решился, в воздухе повисло напряжение. Прошлой осенью они с матерью разругались в пух и прах. В их ссоре виновата только я одна, потому как незадолго до этого