Крепость на Пристанской - Василий Иванович Еловских

на нее только за то, что ругала она его при всем честном народе. Но еще обидно ему было от того, что была Валя, как он понимал, авторитетнее его, трудолюбивее да и умнее, хотя в этом он сам себе боялся признаться.

5

В начале октября уже подмораживало ночами, и земля становилась каменно-твердой, иглистой. Воды Тобола почернели и отдавали сырым погребным холодом.

Из клуба Валя вышла в полночь и, отворачиваясь от студеного ветра, торопко шла в кромешной тьме. Она смертельно устала. Сегодня приехал лектор из города. Люди не шли на лекцию, и пришлось Вале обходить дворы, уговаривать колхозников. «О чем лекция-то?» — «На антирелигиозную тему». — «Я, пожалуй, не приду, спина, слышь, чего-то разболелась». «Что ходить, и так ясно, что «бога нету». Вот если б о международном положении, тогда б пришли все».

Перед концертом задурил по своей всегдашней привычке гармонист — парень с радиоузла. Разболелась, дескать, голова, домой хочу. А когда выступал струнный оркестр и Валя была на сцене, в зале разодрались пьяные.

Петра дома не было. Валю это напугало. Уже больше месяца муж не пил, неплохо работал в колхозе, не дружил с Метелицей и Пономаревым, которым все по-прежнему было трын-трава, и вечерами сидел дома. Ведь вот… Всегда живи в тревоге, в ожидании: что будет дальше, что вытворит муженек?

Он пришел под утро. Пьяный. И веселый. Бухнулся на стул, хохотнул.

— Привет, молодежь. Ну как дела в нашем доме старости?

Эти приевшиеся шутки были противны Вале. И почему он всегда глупо весел? Хоть бы погрустил, что ли. Говорят, будто многие уголовники не умеют грустить, они начисто лишены этого чувства.

— Не спала?

— Нет.

— А чего не спала?

— Да чего-то сон пропал.

Она не захотела сказать, что ждала его и волновалась.

— Скажи-ка лучше, где ты был?

— Не бойся, не у милашки. Пойди, завяжи еды в узелок. В пять часов на рыбалку еду.

— Куда?

— Ты что, туга на ухо стала?

— С кем?

— С Колькой и Санькой.

— М-да! Опять с ними?

— Не мдакай. Рыбалка будет настоящая, неводище у нас на весь Тобол.

— С неводом?

— Да ты, кажись, в самом деле оглохла? Не только с неводом… Знаешь что, слышь, Колька-то попридумал? Хотя это в прежние времена употребляли, говорят. Бутылки с негашеной известью берет. Приедем на Тобол, в бутылки водички подольем, пробкой покрепче и — в воду. Бухает, как гранатой. Только успевай рыбешку подбирать.

— И дальше.

— А чего дальше? Иди, еды собери.

— Вы что, все с ума сошли? Вы же знаете, что неводить запрещено. Можно только удочками.

— Хэ, удочками! Ребятишек нашла.

— Неводить запрещено законом! А глушить рыбу… За это, знаешь…

— Что?

— За это прямиком в тюрьму.

— Кто-то узнает. Мы к Варваринским болотам уедем. А там только зайцы да волки. Ребята язык за зубами держать умеют. Не бойсь!

— Ты не поедешь, Петр.

— Да не бойсь, говорю.

— Я не позволю тебе такой поганью заниматься.

— Эх и трусиха! Никто, говорю, не узнает.

— А если не узнает, вытворяй, что хочешь? Оказывается, страшный ты человек, Петр.

— Ты мне философию не разводи, — махнул он рукой.

Она молчала, тяжело дыша.

— Ты долго будешь собирать мне завтрак?

— Никакого завтрака тебе не будет. — Подскочив к мужу, Валя стала стаскивать с него сапоги. — Налакаются, как свиньи, и вытворяют черт знает что. Ложись, а я сбегаю к тем…

Он оттолкнул ее.

— Отвались, гнида!

Встал и, наклонив голову, пронзил жену злым взглядом.

— Уйди!

Из горницы выглянула заспанная, испуганная физиономия Евдокии Егоровны.

— Че это у вас такое?

— Катись на свое место! — Петр закрыл дверь горницы.

Валя набросила на себя пальтишко и шаль.

— Ты куда?! — Петр схватил жену за руку, дернул.

В комнату вошли Евдокия Егоровна, а за нею хозяйка дома — тетка Петра.

— Да он пьянехонек! — охнула Евдокия Егоровна. Присутствие старух почему-то еще больше разозлило Петра и он, подскочив к двери, пнул жену. Валя упала на железную печку и свалила ее. Труба ударила женщину по лицу.

Старухи испуганно закричали.

Валя так крепко ударилась, что сутки лежала лежмя и еще недели три после того у ней болела спина. От трубы остался шрам на лбу.

Петр не ушел тогда из дома: враз протрезвев, он уложил жену на кровать и начал устраивать ей примочки всякие, ублажать ее и ласкаться. Валя отворачивалась, бормотала сердито: «Уйди, уйди, тебе говорят!»

Метелица с Пономаревым уехали без Петра. На Тоболе они до обеда глушили рыбу, взрывая бутылки с известью, и без меры «глушили» водку. Пьяные не осторожны: браконьеров засекли, судили показательным судом и посадили.

Много извинений и спасиб наговорил Петр жене. А та долго не хотела простить его. И не только из-за пинка. Еще более оскорбительным был взгляд Петра. Как он глядел тогда! Если б только сердито. Но, кроме того, Валя уловила ненависть и пренебрежение. За что? Она вроде бы успокаивалась, но, вспомнив взгляд его, опять говорила сама себе: «За что?» И не отвечала на заискивающие улыбки Петра, хмурилась.

А он все старался развеселить ее:

— Да хватит тебе…

Любопытный характер у него. Выпалит все: прав, не прав, нагрубит — и утихнет. Даже забудет, какие злые слова говорил, спрашивает наивно:

— Ты чего хмуришься-то? Чего на тебя нашло?

Горячка. Не умеет держать себя, это ведь тоже признак бескультурья.

Когда он снова стал ласкаться, ловить ее взгляд, она пробормотала:

— Ладно уж… Но смотри мне!..

Кажется, сейчас только понял он, что без Вали ему не жить. Бывали дни, когда он страшно сердился на нее, слал Валю к чертям собачьим и говорил себе, что между ними все, все кончено. Но проходили дни, проходила злоба, и Петру опять хотелось приласкать жену, хотелось гладить ее грубой рукой нежно, как ребенка. Окаянная девка эта понравилась Петру сразу же, как он увидел ее. Шумела на него, посматривала подозрительно, порой зло, а Петр думал: «Хорошая баба, моя будет».

Если б покончить ему с выпивками. При жене он теперь не пил, а все где-нибудь на стороне. Хмельной свирепел и лез драться, с похмелья был раздражителен.

Ну, а если бросит пить, все ли будет так, как хочет Валя? Едва ли! Шибко уж правильная она, Валюха.

Но что-то надо делать. Прежде всего покончить с выпивками. Поедет в райцентр, с врачом посоветуется. В конце концов он не тряпка.

Петру казалось, что он стал лучше понимать Валю, больше ценить ее.

6

Когда открывалась наружная дверь, весь клуб наполнялся холодным паром. А люди входили