Как делаются... - Андрей Александрович Пирогов

— Рычажок направо и ручку вниз.

Он и сам мог открыть, конечно, возвращался на кухню он не за этим.

Да все равно проиграл: уходи.

Открывшаяся дверь прижала Марину к стене. Илья шагнул к ней, схватил пальцами левую грудь и изо всех сил сдавил ее. Марина закричала. Илья плюнул на нее сверху, не целясь — и выскочил на площадку, грохнув напоследок дверью.

Марина сползла по стенке вниз и зарыдала в голос. По плечу стекала вниз мерзкая белесая жидкость. Вот и приключение тебе — иди, отмывайся.

* * *

Илья остановился только внизу, у двери парадной.

Лестница молчала, никто за ним не гнался.

И в милицию она не позвонит, ерунда, ей вообще никто не поверит, надо, только, если что, стоять на своем: просто попросил стакан воды, выпил — и ушел восвояси — а больше ничего не было.

Уговаривая себя, Илья потянулся за пачкой; нарочито медленно вытащил сигарету, так же медленно — зажигалку — и, успокаиваясь, закурил. Издеваясь над собой, усмехнулся: попробовал? Хочешь повторить?

И вдруг ясно ощутил: хочет.

Отделенное восьмью лестничными пролетами женское тело казалось уже другим, снова манило. Но самым важным — и абсолютно новым — было чувство изведанной чужой покорности. Как податливо дергалась ее голова, как послушно она раздевалась, как мягка оказалась ее грудь, как сладостно она кричала!

Илья в злобе ударил кулаком в дверь: она обманула! Она провела!

Поддался, как дурак, на жалость; поверил шлюхе!

Он застонал в голос: такая возможность упущена!

Подняться наверх, позвонить? (глазка в двери у нее нет) — и закончить дело махом?!

Нет.

Не откроет.

Илья грязно выругался вслух.

Ладно.

Больше он своего не упустит, а шансы еще будут. Спасибо, милая, за науку — он знает теперь, как действовать.

Илья выкинул недокуренную сигарету, открыл дверь парадной, поднял воротник плаща и шагнул под дождь.

Он так до сих пор и не прекратился.

Как делаются извращенцами

— Разгильдяи! — бушевал Владимир Антонович. — Охломоны! Ни черта не делаете! Шестнадцать двоек — полкласса! И не в контрольной даже дело! Плевать мне по большому счету на контрольную! Да и на математику плевать! Ну не плевать…

Первая часть разноса — ударная — заканчивалась, а на второй, воспитательной, следовало смягчить интонации: дельные мысли должны проникать в душу.

— Не так, конечно… Обидно за вас — ведь никаких интересов! Если бы я знал, что вы, пренебрегая математикой, усиленно-увлеченно занимаетесь историей, например, или литературой — тогда да: поднимаю руки, сдаюсь. Но и там, я же знаю, картина идентична — ноль! Как вы будете жить? — если с юности ничем не интересуетесь?

Последовала пауза, но опытные одиннадцатиклассники, хорошо знавшие своего математика, глаз от парт отрывать не спешили: пауза такая обычно шла перед какой-нибудь особо заковыристой горбухой. Владимир Антонович не обманул.

— Что вам в жизни лет через пять останется? Только то, что — как бы так поаккуратней выразиться? — на Руси в старину называлось: бражничать и махаться?

Глаза невольно устремились на учителя.

Первое слово в переводе не нуждалось, а вот для понимания второго требовалось известное интеллектуальное усилие. Свершил его быстрый Денис, не помедлив поделиться плодами с одноклассниками:

— Водку пить и трахаться!

Владимир Антонович крякнул, но ограничился малым:

— Во… филолух. «Флиртовать, ухаживать».

Гордый ролью громоотвода Денис вскинул руку с растопыренными пальцами, а одноклассники освобожденно захихикали — пронесло, наконец. Кого и куда, уточнять не стоило.

— Ладно, — развернулся к доске педагог, — Лотмана вы всё одно не читали и читать не будете, вернемся к математике. Пишем в тетрадях: «Работа над ошибками».

* * *

— А кто такой Лотман? — спросила на перемене одна умная девочка другую.

Та пожала плечами:

— Не знаю… А чего ты у Антоныча не спросила?

— Неудобно как-то…

— Потом спросим.

Класс же, в основном, веселился: во Антоныч дает! Это ж надо такое ляпнуть!

Веселья хватило до следующего урока; более того, разлетевшийся Денис по инерции продолжил, найдя воистину гениальный ход. Едва молоденькая биологиня зашла в кабинет, он в восторге выдал:

— Инесса Ромуальдовна, полный отстой! Придется Вам отпускать нас с урока! Нам надо к контрольной по геометрии готовиться! А то Владимир Антонович говорит: вам бы только водку жрать да трахаться!

Одноклассники, мысленно аплодируя Денису, напряглись: а вдруг Инесса купится и отпустит? Но учительница, дитя своего века, только хмыкнула в ответ, разом обломив надежды:

— Владимир Антонович может говорить, что ему заблагорассудится, а у нас сейчас биология. Всё, Денис, замолчи.

Урок пошел своим чередом, ученики пусть нехотя, переключались на предмет. Тем бы инцидент и закончился, но Инесса Ромуальдовна, по молодому недомыслию своему, невольно вызвала продолжение: на перемене в учительской со смехом рассказала подружкам об услышанном, с тем же, что учеников, подтекстом: во Владимир Антонович дает.

На беду рассказ услышала опытная пожилая учительница Вера Дормидонтовна, и она отреагировала на него совершенно иначе. Чтобы в ее родной школе на уроках творились такие безобразия? Этот без году неделя математик и так позволяет себе слишком многое. У всех учителей успеваемость нормальная, а у него сплошные два-три. Издевается, то есть, над детьми — а почему? Теперь ясно, почему: тайный развратник.

Вера Дормидонтовна напряглась и после непродолжительного усилия припомнила анекдот, не так давно рассказанный молодым математиком в учительской. Тогда все рассмеялись, но, как осознала сейчас Вера Дормидонтовна, зря: анекдот-то был с душком-с.

Ничего, лучше поздно, чем никогда.

Вера Дормидонтовна бесцеремонно прервала продолжавшую беседу Инессу Ромуальдовну:

— А больше дети вам ничего не сказали?

— Не помню, — процедила сквозь зубы успевшая обидеться на бесцеремонность биологичка.

Значит, говорили, — решила про себя опытная Вера Дормидонтовна, — только этой фифе признаваться стыдно. Чего бы иначе она сейчас возмущалась при всех? От «трахаться»? Так его нынче на всех углах слыхать, норма. А этот гусь хорош… В классе?!

Вопрос перед Верой Дормидонтовной вставал один: идти к директору сразу, или посоветоваться с умными людьми. К директору — стыдно: Константин Михайлович, конечно, умный, конечно, деловой, но как ни крути — мужчина, неудобно как-то… И Вера Дормидонтовна отправилась к коллегам.

Малый педсовет — пятеро учительниц, ровесниц Веры Дормидонтовны — собрался у нее в кабинете пить чай. Обладательница новости, сгорая от нетерпения, не дождалась, когда вскипит чайник, вывалила всё махом. Вылезающие из орбит глаза подружек ласкали, подталкивая — и закончила Вера Дормидонтовна несколько неожиданно для самой себя:

— Маньяк