Как делаются... - Андрей Александрович Пирогов

Возбужденные неслыханным женщины загалдели.

Одна пересказала прочитанную недавно статью о любострастнике-директоре, звавшим учениц к «раскованности и свободе» и трогавшим их на дискотеках за разные места. Дабы не ударить в грязь лицом, вторая выдала историю похлеще: об интернатском воспитателе, разоблаченном педофиле, отданном за разврат под суд. Пикантные детали заставляли подруг морщиться и негодовать. Едва дождавшись очереди, в разговор вступила третья — и вступила как в бой, поведав вовсе уж леденящую душу историю о диване, стоявшем у одной учительницы в лаборантской и используемом, сами понимаете, как.

Круче забирать оказалось некуда, потому вернулись к Владимиру Антоновичу. Молодой, да ранний, имеет по любому поводу собственное мнение.

Гордец и выскочка — помните, как он в учительской о Достоевском рассуждал? Образованность показать хочут — а мы, значит, дуры набитые?

Двойки ставит россыпью, попробовал бы такое в наши времена — съели бы!

Вера Дормидонтовна почувствовала, что от темы отвлеклись.

— А странностей за ним не замечали?

После секундного размышления последовал ответ:

— Руку в кармане держит… Маяковский хренов.

Новый ход обещал многое.

Чего это он там, в кармане, этой рукой делает?

Упаси Господь, не подумайте худого, мы люди правильные, но не дураки, и телевизор смотрим, и газеты читаем, нас на мякине не проведешь: много чего гнусненького той рукой в том кармане натворить можно.

— Может, пойдем к Константину? — раздался вопрос. — Если такое творится?

— Подождем, — решила Вера Дормидонтовна, — посмотрим.

Из класса учительницы вывалились как из бани: распаренные докрасна.

* * *

Что делает нормальная женщина, услышав потрясающую новость?

Правильно, рассказывает ее подругам — иначе для чего бы изобрели телефон?

— Алё, Катя, как дела?… Угу… Ага… А у нас сегодня знаешь чего было? — не поверишь!

Положим на каждую звонящую по пяти подруг — уже двадцать пять. А у тех, думаете, своих подруг нет?

* * *

Во втором-третьем гребне пошедшей волны оказалась мать одной из одиннадцатиклассниц развратного математика Владимира Антоновича.

От поступившей информации она взволновалась чрезвычайно. Не для того она 15 лет одна-одинешенька ростила единственную дочь, чтобы ее превратили в малолетнюю проститутку.

Дочери был устроен форменный допрос.

Прижатая к стенке обвиняемая показала: «Нет. Нет. Да. Нет. Денис ляпнул. Рука в кармане — да, бывает. Нет, не приставал. Нет, не трогал. Ой, вспомнила: споткнулся как-то раз, зацепился за парту и — задел Ленку за плечо. Но сразу извинился».

Почуяв неладное, дочь попыталась защитить любимого педагога:

— Мам, ты чего вообще завелась? — и, желая продемонстрировать наступившую взрослость, независимость и смелость, выдала: — Ты бы еще спросила: не наблюдала ли я у него эрекции. Так я бы…

Договорить не удалось.

Услышав из уст своей чистой и невинной девочки сие богомерзкое слово, мать влепила ей пощечину и разрыдалась. Остолбенев от удивления, дочь всхлипнула в ответ, но мать рыдала пуще, утешать пришлось ее.

— Ну что ты, мам… Ну перестань… Я же пошутить хотела… Ну ничего же не было…

Вторая пощечина заставила дочь отшатнуться. Слезы у матери мгновенно высохли.

— Чего?! Чего «не было»?!

— Да ничего не было!

— Ничего, говоришь? А что предполагалось?! К чему шло?!

— Мамочка, мамочка, да ни к чему не шло! Владимир Антонович просто пошутил!

— Знаю я эти шутки!

Мама давно собиралась поговорить с дочерью об отношениях между мужчиной и женщиной — вот случай и представился:

— Смотри у меня, как говорят — в подоле не принеси!

После слез, выкриков, уверений, оскорблений, заверений, рыданий и клятв предупрежденная о неполном дочернем соответствии обвиняемая была отправлена спать.

Улеглась и мать, но заснуть не сумела.

Всколыхнулось своё: муж, бросивший еще до рождения Людочки и сгинувший неизвестно где, за шестнадцать лет ни слуху, ни духу, ни алиментов; тоска одиночества и каторга приносящей гроши работы… Чтобы ее девочка, ее доченька повторила этот ужасный путь? Зло надо пресекать в корне, как бы оно ни проявлялось. Ребенка она в обиду не даст.

Недаром этот Владимир Антонович ей сразу не понравился…

Что про него Людочка говорила?

Мать стала разбирать состоявшийся разговор по косточкам — и от пронзительной догадки аж села на кровати. Эрекция! Ключевое слово! Откуда оно?! В холодном поту мать рухнула на одинокое ложе.

К утру план действий был готов.

Вера Дормидонтовна этой ночью тоже спала плохо.

Ответственность за судьбы детей, нежданно рухнувшая на ее плечи, давила; необходимость принятия решения вселяла мужество. Да, как ни гнусно, как ни мерзко порядочной женщине разговаривать на такие темы с мужчиной, а к директору идти придется.

Утреннее зеркало отразило темные круги под глазами — знали бы ученики, сколько и как переживают за их судьбы учителя.

Вспомнив, что Константин Михайлович приходит в школу к открытию, Вера Дормидонтовна вышла из дому на полчаса раньше обычного.

* * *

Попасть в кабинет директора ей, однако, удалось лишь после пятнадцатиминутного ожидания. Выбежавшая из кабинета женщина (наверное, чья-то мама) едва не сшибла Веру Домидонтовну с ног — но даже не заметила этого: утирая платочком слезы, бросилась вон.

— Константин Михалыч, можно?

— Прошу.

Директор сидел за столом весьма суровым, но отступать Вере Дормидонтовне было нельзя.

— Константин Михалыч, вопрос у меня весьма деликатный, но считаю своим долгом…

— Давайте покороче.

Вера Дормидонтовна поджала губы.

— Речь пойдет о нашем математике, Владимире Антоновиче.

По тому, как взметнулись брови директора, Вера Дормидонтовна поняла: в точку.

И начала рассказ.

* * *

Когда секретарь передала Владимиру Антоновичу просьбу директора зайти после уроков, математик, естественно, начал искать грешки. Ничего криминального за собой не нашел и отправился на зов в легком недоумении.

— Вызывали, Константин Михайлович?

— Да-да, Владимир Антонович, заходите, присаживайтесь. Вы еще не в курсе событий?

— Каких событий?

Интонация математика дала возможность директору школы вздохнуть свободно, с облегчением. Самому было стыдно, но две кляузы подряд сумели зародить сомнения и у опытного человека.

Дормидонтовну он просто выгнал из кабинета: «Что Вы мелете?! Вонь разводить?!» С мамашей пришлось действовать осторожнее. Сумасшедший блеск в глазах выдал ее сразу — а с такими надо действовать предельно аккуратно, за 24 года директорства Константин Михайлович с истеричками сталкивался неоднократно.

Да-да, слушаю Вас, что Вы говорите?! Впервые в жизни. Владимир Антонович? Ни Боже мой. Никогда. Ни разу. Не берите в голову. Дети, знаете, иногда услышат такое, чего и в мыслях не было, не то, что в словах.

Конечно, разберусь.

Конечно, поговорю.

А вот Вам с дочерью, пожалуй, не стоит. Только привлечете нездоровое внимание — мало