Детство: биография места - Харри Юджин Крюс

Избавившись от птиц, я и Уиллали вернулись, чтобы помочь Уиллу с коровой, в которой завелись личинки мясных мух. Он запер ее в загоне за амбаром для кукурузы и ждал нас там, сидя на корточках в тени забора и наблюдая за коровой. Она была настолько худа, что запросто получилось бы повесить шляпу на ее бедренную кость. Ее безжизненная шкура прилипла к ребрам и свисала складками до широкого, сморщенного вымени, разорванного с одной стороны и кишащего личинками. Увидев нас, она отошла в угол загона, опустив голову и демонстрируя нам кончики своих длинных мощных рогов.

Сэм пришел с нами чтобы мы могли уложить корову и почистить ее. Если бы мы не занялись этим, то личинки, скорее всего, убили бы ее. Сейчас личинок уже не встретить, но во времена моего детства они водились практически повсюду. Стоило животному порезаться чем-то вроде колючей проволоки или каким-то другим способом поранить свою шкуру в жаркие месяцы года, синебрюхая муха размером примерно в половину человеческого ногтя тут же заносила в рану яйца. Из яиц вылуплялись крошечные личинки, сотни личинок, а иногда и тысячи. Личинки могли убить любое животное, в которое попадали, с чем они обычно успешно справлялись. Только на двух живых существах я никогда не видел личинок — на курах и людях.

Уилл вышел из тени забора и встал между нами. Он положил левую руку на плечо сына, а правую руку на мое плечо. Сквозь рубашку я чувствовал ее тяжесть, силу и тепло. Я вспомнил то утро, когда мой собственный отец положил свою руку мне на плечо, такую же сильную и тяжелую. Другой рукой он вытер лоб, и я увидел, как пот закапал с кончиков его пальцев. Он засмеялся, сказав:

— Малой, да это ж чистый виски из бурбона, стекающий с моей руки.

Но я не засмеялся, наблюдая, как он садится в пикап и уезжает. А теперь я представлял, что рука на моем плече принадлежит ему.

— Я не знаю, что бы делала эта старая корова, если бы вы, ребята, не помогли мне поврачевать над ней.

Он облизнул губы и позвал Сэма, теперь его голос стал тише, сравнявшись с шепотом.

— Готовсь. Вали ее, Сэм.

Сэм считался лучшим псом-ловцом, которого мы когда-либо видели. Он осторожно обошел корову слева, рыча, но не лая. Перед тем, как схватить ее, он сначала выгнал ее из угла. Мы отошли от загона на площадку между конюшней и амбаром для кукурузы.

Почти нежно и без ощутимых усилий Сэм заставил корову бегать кругами, а со временем бежать быстро, насколько та вообще могла, учитывая узость загона, где она нарезала круги. Он бежал рядом с ней, шаг в шаг, а потом сделал выпад и поймал ее за правое ухо. Как только он схватился достаточно крепко, то подался своим большим телом вперед. Его вес притянул ее голову вниз, и он прошел между ее передними ногами. Одного сильного удара хватило, чтобы швырнуть корову на спину. Ошарашенная, со сбитым дыханием, она лежала настолько неподвижно, будто отдала концы.

Сэм не только умело ловил, но еще и умело душил. По команде он мог поймать кого угодно, даже мула. Стоило ему вцепиться, как оттащить его потом могли только двумя способами. Захватив цель, он всегда плотно закрывал глаза и, казалось, делался глухим. Тогда нужно было либо схватить его за горло и придушить, либо открыть ему рот маленькой деревянной ложкой, выточенной из гонта.

Уилл поворачивал корове голову, пока не уперся ногой в место около острия ее правого рога. Он влил в рану бензол, подействовавший на извивающихся личинок, вымывая их на шкуру. Затем он взял промытую в бензоле вилку и тщательно вычистил V-образную рану. По окончании он нанес густую черную пасту с запахом скипидара, которая запечатывала рану, чтобы не случилось повторного заражения.

— Думаю, она будет жить, — сказал он.

Мы развязали корове ноги, отступили, и животное, подрагивая, встало. Рубашка Уилла промокла до пояса, пот стекал по лбу и капал с его подбородка.

Когда мы закончили с коровой, Уилл отвез нас обратно в их съемный дом, где мы разрезали арбуз и, засев на крыльце, ели его, пока Тетушка гремела на кухне, готовя ужин. 

Глава 6

Впервые в жизни я по-настоящему заболел в ночь на 7 августа 1940 года, спустя ровно три месяца после моего пятого дня рождения. Тот день навсегда останется в моей памяти, потому что тогда приехал Еврей. Он приехал в наш маленький закрытый мир, неся с собой запах тайны далеких мест. Едва выйдя из дома Уиллали, мы увидели, как вдалеке будто в замедленном действии едет Еврей, а за его повозкой на искаженном жарой расстоянии поднимается пыль. Мой брат тоже вышел и присоединился к нашей, стоявшей под дубом, компании.

Еврей путешествовал в крытой повозке, запряженной парой разношерстных кобыл. Одна кобыла была нормального размера, другая же своей мелкой статью походила на пони, в то же время не являясь им. На одном глазу у крошечной кобылки виднелось бельмо, а ее левое ухо было порвано до самой головы, поэтому казалось, будто у нее три уха.

Еврей, чьего имени я никогда не знал, всегда одевался в черное, и даже в самые жаркие дни носил тяжелые черные штаны, черный кафтан и маленькую черную шапочку точно на макушке. Он путешествовал своим обычным маршрутом через округа Аплинг, Пирс, Джефф-Дейвис и округ Бейкон. Люди говорили, что по его местоположению в любой из дней месяца можно было сверять часы — настолько точно и неизменно Еврей следовал по своему маршруту.

Внутри его повозки оказалось лучше, чем мы с Уиллали могли себе представить: там в изобилии лежали катушки с нитками, иголки, наперстки, мотки ткани, ножи, вилки и ложки — как новые, так и использованные, — а так же точильный камень особой конструкции, чтобы Еврей мог точить что угодно: и упряжь мула, и скобы, и гвозди, и тысячу других вещей.

Практически всегда он вел дела с женщинами, и они всегда могли найти все нужное в повозке Еврея. Если у них не было денег, чтобы заплатить за нужное, он обменивал товары на яйца, кур, солонину или консервированные овощи и ягоды.

К задней части его повозки была привязана бочка с водой, а по бокам брезентового покрытия и деревянного кузова повозки