Детство: биография места - Харри Юджин Крюс

— Почему ты не рассказываешь мне о мальчике на болоте? — сказал я.

Эту историю он раньше рассказывал мне много раз, всегда в разных вариациях, но неизменно ее главным героем был мальчик, который жил на болоте, плавал, ловил рыбу, лежал на солнце весь день и крепко дружил с аллигатором. Я уснул, пытаясь представить, что утром обязательно проснусь и обнаружу, что мои ноги выпрямились. Я попытался представить, что последние слова целителя даровали мне веру. Возможно, Бог не вылечит меня этой ночью, но завтра Он сделает так, чтобы я снова мог ходить. А если не завтра, так послезавтра. В течение целой недели я просыпался каждое утро, ожидая, что мои ноги выпрямятся, ожидая, что смогу перекатиться на край кровати, встать и пойти за своей козой, Уиллали Букати и повозкой. Но этого не произошло.

В итоге я оставил веру в чудо. Тогда же, ребенком, я дошел до самой сути того, что значит быть потерянным, что значит быть отвергнутым всеми (если они не отвергли меня, то почему меня душил стыд каждый раз, когда на меня смотрели?) и всем, о чем думаешь, как о своем спасении. Бывали долгие дни, когда я задавался вопросом, почему я не умер, как я могу продолжать бездумно жить, как мул или корова, когда Бог, очевидно, оставил меня. Но если я так и не смог смириться со своим несчастьем, то вынести его я смог, как и, наконец, принять добродушную жестокость и дикость в глазах тех, кто приходил пожелать мне здоровья. Главным образом из-за абсолютной мудрости и страхов Тетушки. Она заставила меня понять, что в этом мире куда больше поводов для беспокойства, чем просто быть искалеченным.

Примерно спустя неделю с момента, когда стало ясно, что никакое чудо не спасет меня от постели, бабушка Уиллали пришла в большой дом, чтобы позаботиться обо мне. То, что Тетушка оставалась со мной все время, было лучшим подарком, который кто-либо мог мне преподнести.

Все мы, дети, хотя никто из нас не смог бы сказать этого вслух, знали, что для большинства людей Тетушка была слишком загадочной, или даже странной. Она относилась к детям, не изменяя себе — оставаясь переполненной самыми фантастическими историями и чудесными рассказами об устройстве мира и всего, присутствующего в нем, будь то земля или воздух. Многие взрослые видели, как я один или с Уиллали Букати, сочинял истории по каталогу «Сирс, Робак», но никто из них никогда не хотел к нам присоединиться. Кроме Тетушки.

Ничто так не радовало ее, как наши посиделки за каталогом «Сирс, Робак», где мы раз и навсегда определяли, что там случилось у людей, улыбающихся с гладких страниц. Она красочно и детально рассказывала нам об их разнородных способностях и тяжелых проклятиях, накладываемых друг на друга. Она знала об их скрытой и пораженной недугами натуре больше, чем мы с Уиллали Букати могли себе представить.

Все мы каким-то образом понимали, что Тетушка вела себя так, поскольку вышла далеко за рамки простого взросления. Она росла все выше, выше и выше, пока не добралась до самой вершины, предела. Затем она начала спускаться, и, пробыв так же долго на этапе спуска, она вернулась туда, где находились мы, но теперь с более плодовитым и поразительным воображением, отличным от любого другого, с которым мы когда-либо сталкивались.

Поздно ночью, когда я не мог уснуть из-за судорог в ногах, она иногда часами сидела со мной, рассказывая своим старым, мягким материнским голосом о мире, о котором я даже краем уха никогда не слышал. Она любила говорить обо всем, что касалось змей. И хотя правдивая убедительность в ее голосе заставляла мою кожу покрываться мурашками, я как-то понимал, что все сказанное — ее очаровательные небылицы. Тяжело дыша, я слушал рассказы о том, как в ранние годы зародилось ее увлечение змеями, сопровождавшее Тетушку на протяжении всей жизни.

— Мне тогда и годика не было, — говорила она. — Я прост была крохой, крохой с твой большой палец. — Долгая, пугающая пауза. — Я видела ее в канаве.

Я уже слышал эту историю раньше, но меня трясло от чарующего ужаса. Даже при том, что я слышал ее раньше, она не стала для меня менее загадочной.

— Я прост шла се мимо и у этой змеи из канавы была голова белого человека. У змеи из канавы была голова хсяйна.

Тетушка родилась во времена рабства. Давным-давно она много рассказывала мне об этом, но для меня такие рассказы особо ничего не значили. Трудно было представить, что такое раб, а то, что люди типа моего папы и мамы владели людьми типа папы и мамы Уиллали — совершенно невозможно. Да и сейчас не представить.

— Самые холубые глаза, — сказала она. — У хсяйна были самые холубые глаза и у этой змеи с головой хсяйна были такие же глаза и эти глаза смотрели на меня. Остановили меня прямо на дороге. Одна нога на земле другая в воздухе и я окоченела. Эта змея как бут вкопала меня в землю и пригвоздила. Я даш закричать не могла. И тут она подлезла ко мне а я все стою и стою с поднятой ногой. Так вот она подползла и сказала шо хощет кушать и сказала шо я должна делиться с нею едой приносить каш день свою половину туда в канаву и я сказала так и сделаю. Сказала я сделаю все лишб она не смотрела на меня этими холубыми глазами и отпустила. Она исполнила свое, я свое.

— Что исполнила, Тетушка? — спросил я. Мне хотелось деталей. Детали решали все.

— Я вернулась домой и начала отдавать полщасти еды своей змее канавной. Я несла ей печенье с дыркой. Я несла ей жареную просятину. Я несла ей рис и несла овощи, как получалось. Как ток я начала отдавать еду, я захворала, дитяшка мой. Не знаю шо там было но мне дурнело и сильно плохело и я начала терять в мясе. И вот аднашд когда мой дядя Хэм был дома, я спросила, слышал ли он шо нить о ком, кто кормил змей.

 — Что он сказал? Что? — спросил я, уже зная продолжение.

— Дитяшка, сказал он, жила была одна малютка не больше тебя на другой стороне Лантера и она начала терять в мясе. Она была такойш бедной, как мы, но ее мама