Детство: биография места - Харри Юджин Крюс

— Пути Господни неисповедимы.

Иглы щелкают; почти незаметно шевелятся тяжелые ноги в чулках.

— И никому из нас не дано узнать почему.

Они начинают говорить о Боге. Мы чувствуем, что грядет ужасная история.

— Но на все есть причина.

— Как поется в песне: потом поймем мы, почему.

— На небесах все станет ясно, но здесь, на земле, Он творит Свои загадочные чудеса.

— Никак не уразумеешь, отчего порой все может быть настолько ужасно. Нам просто нужно научиться принимать и хорошее, и плохое.

— Соглашусь.

— Завтра уже будет неделя, как я услышала историю, от которой мурашки по коже, знаете ли.

Никто не спрашивает, что она слышала. Они знают, что она сама все выложит. Иглы щелкают по наперсткам в натянутой тишине. Разлегшись на полу, мы перестаем сосать и сахарные сиськи застывают между зубов.

Вот оно.

— Вы же тут все помните дочь Бернис, рожденную перед их младшим, Фло?

— Это не та, с такими красивыми золотистыми волосами, которая ходила в баптистскую церковь Тен-Майл, когда там еще проповедовал преподобный Харви?

— Та-та, всегда резвая, точно кнут, так вот — ее отправили в Уэйкросс, она там обосновалась, после окончания колледжа прошла бизнес-курсы и сейчас работает с доктором Барнсом в Алмере. И в общем, завтра будет неделя, как я была там, и тогда Фло пришла с работы — очень хорошей работы, где она отвечает на телефонные звонки и печатает там всякое. Она еще и взяла пишущую машинку в колледже, вот. Она пришла с работы и все рассказала мне и Бернис.

Она останавливается для длинного и мощного вдоха, иглы замирают в нерешительности, пока она делает этот вдох, а затем начинают щелкать еще яростнее и быстрее прежнего.

— Пришла к ним женщина с улицы, из села. Фло не знала ее, но подумала, мол может она женщина из Вудбайна — канеш, это мог быть кто угодно из какого угодно города. Еще бы, доктор Барнс много добрых дел наделал в Вудбайне. Не назвала она Фло своего имени, а у Фло это одна из обязанностей — узнавать их имена, но женщина не назвала ни имени, ни прочего, просто уселась, и тут Фло увидела, как по ноге ее течет кровь.

— Сказала, что лицо женщины выглядело так, будто она спит или в отключке; она не плакала, не стонала, а кровь все текла и текла — то есть не капельки крови, а буквально река — целые лужи на полу, как когда свинье перерезают глотку, и все это текло из-под платья женщины по ее ноге.

И тут мы, сидящие на полу, думаем: «Боже милостивый, все мы утонем в крови к концу этой истории».

— Фло ей ничем не помогла, но вышла и сказала доктору Барнсу, что там женщина в кресле истекает кровью. Конечно, доктор Барнс подошел к ней и отвел в свой маленький кабинет, но Фло сказала, что не прошло и минуты, как раздался крик и она сразу поняла, что случилось, побежала туда и открыла дверь в тот маленький кабинетик. Именно тогда-то она все и увидела.

Лежа под рамой, мы видим, как ноги в чулках перестают двигаться, колени напрягаются — все, кроме ног женщины, рассказывающей историю. Ее движения синхронны, монотонны, в ритме потока ее голоса. А потом голос умолкает, и я примечаю, что ее ноги все равно не сбиваются с ритма.

— Фло видела, что доктор наклонил женщину над столом, задрал ей платье через голову и между…

В этот момент на нас упал нервный взгляд и мы замерли, прислонившись к стене и в спазме ужаса вцепившись зубами в сахарные сиськи.

— … между ее ягодиц — и я говорю о нутре, — из самого ее нутра вытянулась маленькая ручка, с маленькой ладошкой на конце.

— Это была маленькая детская рука. Фло сказала, что не могла дышать, говорить, она оцепенела, просто стояла и смотрела на эту маленькую ручку с маленькой ладошкой на конце. Фло сказала, что пальчики задвигались, сморщенные, как чернослив, и ей показалось, что эти пальчики манят Фло. Да, она так и сказала: манят.

— Фло сказала, что подумала, мол сейчас упадет в обморок, но не успела она упасть, как доктор схватил за эту маленькую ручку, и когда он схватил ее, женщина как закричала и рванула с места, куда ее поставили, прямо через стол, и выбежала из кабинета. Фло чуть не потеряла сознание, как сама говорит, но не упала, успев увидеть, чем все это закончилось. Доктор побежал за ней, и только с помощью троих мужчин ее поймали на улице и держали, пока врач делал ей укол.

Внизу же, на полу, я уже высосал всю сладость из сахарной сиськи и сжевал большую часть мешка от нее.

Ночью звучали другие истории. С момента, как я заболел, к нам приходило много людей, особенно по ночам. Жители округа отродясь не видали ног, подобных моим. Перво-наперво, они изучали мои ноги, пристально глядя на лежачего мальчика, нередко желая прикоснуться ко мне, а иногда и делая это, выстаивая очередь из десяти или двенадцати человек.

Потом одни уходили, а другие оставались сидеть у камина до поздней ночи, слушая разговоры мужчин, иногда оставаясь на всю ночь, особенно в выходные.

Поскольку единственный камин находился в гостиной, где я лежал, после ужина все собирались там, чтобы посмотреть на огонь, а потом вымыть ноги и пойти спать. Если ночь была очень холодной, они несли нагретое камином одеяло и накрывали заледеневшие простыни. В ранний ночной час, когда огонь в камине настолько сильный, что заполняет собою весь очаг, издавая собственный хриплый рев, контрастирующий с ревом ветра под черепичными карнизами дома, наступает время историй.

Мужчины, женщины и дети сидят широким полукругом, от огня их лица краснеют и глаза западают. Тетушка, все еще остающаяся со мной на ночь, входит и выходит из комнаты, иногда устраиваясь у моей кровати, иногда возвращаясь на кухню, чтобы принести мне что-нибудь. Время от времени женщина или девочка встает со стула, поворачивается к очагу и тайком приподнимает юбку, ради своей порции жара. Мои ноги теперь расслаблены до такой степени, что при должных усилиях я мог бы сесть в кресло, а врачи уже начали пересматривать изначальный вердикт и говорить, что да, есть реальный шанс, что я снова смогу ходить.

Свет падает на тусклую