Черное ожерелье - Шерхан Муртазаев

— Верно, верно, — поспешил согласиться Нариман, хотя не понял и половины из того, о чем говорил старик.

— Коли так, зачем же позволяете совхозному скоту губить молодые деревца, а? Полежать в тени, на травушке поваляться вы мастера, а когда заходит речь о том, чтобы охранять природу от скотины, то вы той же самой скотине уподобляетесь. После нас, мол, хоть трава не расти. Это порядок? Внушили бы совхозному начальству, чтобы те наказали пастухов и скотников, а то те совсем распустились, днем и ночью пьют водку, а скотина бродит, где хочет, и в заповедниках государственных, и на землях несовхозных. Почему не обуздаете? Никаких мер не хотите принимать!

Старик так сурово посмотрел на Наримана, что тот растерянно стал оправдываться:

— Аксакал, я только недавно приехал. Я здесь совсем новый человек и не в курсе…

— Довольно! — оборвал его старик. — Все вы стараетесь увильнуть! Как правду сказал, так он сразу же новым, как монета, представился ишь! И ничего-то он не знает, младенец какой! Ты казаха сын? В Казахстане живешь?.. В СССР? А может, ты из Японии? Почему же тебе наши дела, наши болячки чужими стали? У нас здесь много неказахов, да только они себя чужими не считают и их никто чужими не считает, а?

Нариман был готов сквозь землю провалиться.

Аксакал даже и не взглянул на людей, ожидающих приема к директору, а, сложив камчу пополам, сразу прошел в кабинет, словно собираясь выпороть Онику. Смело вошел, как в свой дом. Если бы на месте старика был кто-нибудь другой, то раздраженные ожиданием люди разорвали бы его на части. А так — промолчали. «Вот бы мне такие способности! — с легкой завистью подумал Нариман. — Я бы во все важные двери входил с таким же достоинством и правом да высказывал бы все, что накипело на душе, прямо в лицо самым ответственным людям. Откуда такое природное достоинство и гордое право у аксакалов? Глаза у него как острия ножа, так и впиваются в душу. Нос с горбинкой. Бородка красивая, треугольником. Стан прямой, как у юноши. Весь вид старика вызывает невольное уважение. Я даже оробел перед ним…»

Прошло минут пятнадцать. Дверь распахнулась, и старик вышел, продолжая на ходу что-то говорить. Оника провожал его, уважительно поддерживая под локоть. Старик заметил Наримана и обратился к директору:

— Эй, товарищ Оника, вот этот мальчик себя посторонним назвал. Разве он чужой у нас? Для меня ты не чужой, сынок, приезжай ко мне в Сунге. Будет свободное время, приезжай непременно.

Нариман улыбнулся молча и приветливо.

— Никакой он не посторонний, — неуклюже попытался прикрыть смущение директор. — Свой он. Главный инженер вновь открывшегося рудника в Нартасе товарищ Данаев.

— А! Баркалла! Ладно, товарищ главный инженер, тогда подарок за мной за хорошие новости, за твой приезд, и поздравления с новосельем за мной. Если спросишь Ахана, что живет в Сунге, всякий тебе скажет, все там меня знают. Приезжай. — С этими словами аксакал ласково похлопал молодого инженера по спине, как бы извиняясь за недавнюю свою резкость и с просьбой не держать на него обиды.

«Наши старики так горды и великодушны, — подумал Нариман. — Уйдут — и, сумеем ли мы, молодые, сохранить это достоинство? Прямоту, честность, независимость, умение говорить, невзирая на самые толстые лица, способность чувствовать боль за других, нежелание отдавать никого злу… Вот ведь, совсем не знает меня, а в гости к себе зовет. Гостеприимен, как вся степь. Иллаги! Доброе наследство оставляют старики…»

— Ну, Оника, не забудь того, что я тебе говорил. Приезжай ко мне в гости, прошу. Если ты не поможешь, то от других нечего и ждать, — взял он руку директора.

— Агай, не беспокойтесь. Я сказал, — значит, сделаю. Я же с директором того совхоза при вас говорил по телефону. Все будет выполнено. Желаю вам здравствовать!

Оника пошел проводить старика. Возвращаясь к себе, он резко остановился рядом с Нариманом:

— Данаев, забери приказ.

* * *

Поведение Жараса Хамзина удивило Онику. Он с Нариманом Данаевым оказался из одних мест, в одной школе учились, один институт заканчивали. Обычно такие люди бывают ближе родственников, их отношения отличает особая дружба. Так должно, по идее, быть. Однако Жарас Хамзин всячески старается опорочить Данаева. Оника задумался. Нервозность и плохо скрытая неприязнь, откровенное нежелание Хамзина работать с Данаевым вызвали у директора сомнения. Слишком уж он суетился, Жарас Хамзин.

— Еще не знаем, чем нас будут потчевать, даже будут ли, а уже благодарим, возносим, должность главного инженера даем. Не слишком ли щедро? Конечно, вам лучше знать, Константин Александрович, но я должен высказать и свое мнение. К, тому же вы совсем не знаете Данаева. — И Хамзин посмотрел на директора из-за роговых очков с толстыми стеклами.

— Хорошо, а кого вы думаете предложить на то место? Все того же Ахрапова? — спросил Оника.

— Да, его, — твердо ответил Хамзин. — Конечно, Ахрапова. Это наш кадр. Геолог, знающий каждый камень в Каратасе, испытавший и зной, и холод этих мест. Закаленный инженер. Я не понимаю, Константин Александрович, почему вам не понравился Ахрапов? Коллектив его знает. Как посмотрят люди, если мы под ручки приведем им в начальники человека, которого они и в глаза раньше не видели? Вы об этом думали? Этого вот, вашего…

«Этот вот»? Что-то словно толкнуло в грудь Онику. «Вашего»? Как он разговаривает! Что за недопустимый тон. Да что он, родственника своего тянет в главные или кума?

Аманкул Ахрапов, за которого так хлопотал Жарас Хамзин, был инженером, но не горняком, а геологом. С геологией он распрощался с легким сердцем и сейчас работал заместителем главного инженера по технике безопасности на руднике Нартас.

«Данаев же горный инженер, — старался спокойно рассудить Оника, — к тому же он прошел отличную школу на Соколовско-Сарбайском месторождении. Ко всему он не летун, приехал к нам не сам по себе, а по направлению. К тому же очень подозрительна ненависть Хамзина к этому человеку, как бы ни старался он ее скрыть, она бросается в глаза». Директор был опытней, старше и по должности, и по возрасту, но Хамзин вызывал у него какое-то странное опасение. Во внешности, в жестах, в походке Хамзина была величественная внушительность, слова он произносил важно, и все это невольно действовало, даже угнетало. Случалось, что незнакомый человек, заставая Онику с Хамзиным вдвоем, первым без колебаний протягивал руку Жарасу и дело свое начинал излагать ему же. Начальственная солидность определяла весь