Черное ожерелье - Шерхан Муртазаев

Посмеялись и разошлись, и все неприятности, все те суровые замечания, которые пришлось мне выслушать, я увидел в новом свете. После нехитрой той шутки все смыло начисто. Прекрасный человек Алмас Зангарович, поверьте мне, Нариман. Ну, доброго пути! Езжай в свой Жанатас, — протянул Оника широкую ладонь.

От скупой ласки директора у молодого специалиста стало тепло на сердце.

«Сейчас Оника сделал для меня то, что когда-то сделал для него Зангаров. Урок и тебе, Нариман Данаев. Ты тоже руководитель, учись у них. На собрании чуть не съел меня, а на дорогу приласкал. Понял, что нельзя отпускать человека с тяжелым сердцем. Все смыло начисто», — думал Нариман, выходя из кабинета.

Через дорогу находился универмаг, и Нариман решил зайти туда. Покупать особенно было нечего, просто захотелось зайти. Кто мог знать…

В галантерейном отделе на втором этаже ему приглянулась электробритва «Харьков». Нариман выписал чек и пошел к кассе. Очередь была большая, и он тут же пожалел, что выписал чек, но деваться было некуда, и, вздохнув, Нариман решился выстоять до конца.

Отдел «Женская одежда» в самом конце магазина был перекрыт красной веревкой, на которой висела бумажка: «Отдел не работает». Но чувствовалось, что за коричневой ширмой кто-то есть. Слышался приглушенный разговор. Люди за ширмой отражались в большом зеркале витрины напротив, и Нариман безотчетно следил за мелькающими тенями. Вдруг он напрягся, еще не поняв, что его встревожило. Гулко забилось сердце, похолодели руки. «Она?! Неужели? Если это она, то просто заглянуть ей в глаза… Один лишь только раз. Поздороваться и уйти!»

Почти целую минуту стояла она в зеркале вся, в полный рост. Нариман прикрыл глаза. Да, он не ошибся. Но нет уже прежней Тан-Шолпан с ее тонкой талией, с девичьей, крылатой легкостью. Нет ее… Зеркало отразило зрелую женщину. Время, время… Или ее так толстит это платье с огромными, безвкусными цветами? Слишком пестрое платье для Тан-Шолпан. Или зеркало искажает ее? Вот она. То смеется, то хмурит брови. Резкий взмах руки, доказывающий что-то кому-то. Боже мой!

«Что же выходит, она работает продавцом в этом универмаге? Была ведь маркшейдером… Впрочем, что с того, что была? Мало ли таких, что работают не по специальности?»

— Молодой человек, вы будете стоять?

Раздраженный голос вывел Наримана из оцепенения. Он вышел из очереди, шагнул к зеркалу, шагнул еще раз, остановился и вернулся на свое место.

«Она!» — убежденно сказал он себе. Теперь до самой кассы не отрывал он взгляда от зеркала. Щемило сердце.

* * *

В зеркале он узнал Тан-Шолпан.

За несколько дней до этого она принесла продавщице по имени Сауле не одно, не два, а целых три кримпленовых платья. Подобные операции проводились не впервой. Изменчивая мода обладает способностью обгонять даже время. Вещь вожделенная, которую с превеликим трудом удалось достать вчера, сегодня уже ни на что не годна. Тан-Шолпан относится к числу тех немногих избранных, кто имеет свободный доступ на городской торговый склад. Раньше двери подобных складов были для нее за семью замками.

— Эй, да не можешь ли ты завести связи с торговым начальством, подобно другим людям? Человеком пора стать, — не раз говорила она Жарасу.

Муж на эти ее слова только посмеивался, но отделаться ухмылочками ему не удалось. В один прекрасный день Тан-Шолпан устроила ему такой разнос, что Жарас получил полное представление об аде.

— О господи! — вопила Тан-Шолпан. — И меня еще называют женой главного инженера! Хожу как нищенка! Заел ты мою молодость! Зачем только пошла я за тебя замуж?! Чтобы юность свою сгубить в этой дыре? Что хорошего видела я в жизни? Ой-бай! Даже тряпку несчастную достать руки коротки! Всякая корова носит, а я чем хуже?! Позор! За что мне такое?

Жарас попытался ее образумить:

— Родная, мне странно это слышать от тебя! Ты же не была мещанкой. Не стоит, право, ссориться из-за тряпок. Ты у меня умница. Не в тряпках смысл жизни, нашего счастья…

— Вот еще божье наказание! Да за что?! За что, господи?! До чего твердолобый! Еще будет меня учить, как жить! Мне, как дурочке, втолковывает, в чем смысл жизни! Свои поучения можешь спрятать в карманчик кальсон! У тебя же там тайничок. Не то намажь на хлеб и ешь вместо масла. Какие радости вижу я в этой глуши? Скажи, какую иную жизнь ты можешь мне предложить в сей Тьмутаракани? Что здесь есть, кроме проклятых камней и высохшей земли? Посмотришь по сторонам — камни, оглянешься назад — камни, всюду камни, бездушные, мертвые. Камни, камни, камни… И под боком каменный идол с медным лбом! Да по сравнению с этим гиблым местом Рудный просто рай. О господи! Каждый второй едет в Алма-Ату, так ты туда даже кончик рыла не осмелился сунуть, а удрал в этот Карасай, словно по тебе всесоюзный розыск объявили. И то верно! Тут никакая милиция не отыщет никакого преступника. А ты хоть и не убил, зато душа у тебя черная, как у бандита. Обманул! И чем только соблазнил меня, дуру! Горами золотыми! Где они? Уж не те ли, что за окном? Звезды достать обещал. А на кой мне леший те звезды, тем более что они не твои. На руках носить клялся? Так мне на диване удобней будет. Ну, где обещанный рай?!

Разговор происходил на кухне. Жарас пришел домой в обеденный перерыв и пил чай. Бледная от злости Тан-Шолпан гремела посудой, словно хотела перебить ее всю на счастье, которое не удалось поймать в клетку холодного расчета. Кружевной подол сорочки выглядывал из-под халата из китайского шелка, у жены был злой, неопрятный вид. «В девушках все красны, откуда берутся дурные жены?» — подумал Жарас, невольно уставясь на подол комбинации, висящий из-под халата.

Продолжая кричать, Тан-Шолпан схватила тупой нож и принялась отпиливать углы бумажных пакетов с молоком.

— Дорогая, — не выдержал Жарас, — да возьми лучше ножницы!

— А-а-а, тебе, видать, действует это на нервы? А то, что ты меня столько лет пилишь тупым ножом, тебя не трогает? «Эх, да кто поверит, что тебе нечего надеть? Ты ведь жена главного инженера! Поди, целый гардероб нарядов бережешь для столицы? Хитруша такая! Кому, как не тебе, птиц хватать на лету! Наше общество тебе не подходит, красавица?» — как говорят мне бабы на работе, а мне это легко слышать, сам посуди! И говорят не раз и не два, с ухмылочками да шуточками. У меня сердце кровью обливается. А тебе все нипочем.

Чтобы избежать в дальнейшем подобных истерик, Жарас, ценивший семейный уют и домашний