Черное ожерелье - Шерхан Муртазаев

что-то. Думаем, карту чертит или записи новых образцов, а он стихи пишет. Перед войной Безруков пешком пришел в наши места из самого города Аулие-Ата. Вот о таких людях и говорят, что они, как мотыльки, преданы огню. Крылья опалят, а не улетят от пламени. Горят, понимаешь. Работа для них большой пожар… Ох, беседа хороша, да за ней забываешь о теленке, который к матке припустится, а колотушки тебе достанутся. Ну, джигиты, кто из вас умеет барана резать? — Старик поочередно посмотрел на своих молодых гостей.

Нариман ничего подобного не ожидал.

— О каком баране вы говорите, Аха?! Не надо, что вы! Ради нас не стоит делать этого! Мы чаю попьем и поедем. Торопимся, работы много, аксакал.

Ахан опустил голову и некоторое время молчал, рассматривая узоры на войлочном ковре.

— Не поступай как чужой, — сказал он наконец, не поднимая головы. — Казаху великий отец не выделил доли, не разрешил отделяться. Есть должок за мной. Подарок за новое место твое, сынок. Неужели все это не стоит одной овцы? Иначе стыд для Ахана. Может, ты, светоч мой, думаешь, что старику что-то нужно от тебя? Нет! Мне ничего не нужно. Слава аллаху, всем я доволен, все есть у меня, свое, не чужое. Времена хорошие сейчас, только сумеете ли вы понять это, другого ведь не видали… Белое брюхо верблюда распоролось. Так говорят о сытом и мирном времени. Всего хватает. Лишь бы сохранил нас бог от ненасытных. Надо знать меру своих потребностей и не грабастать все подряд. Говорят же: умеренный будет сыт, неумеренный последнего коня зарежет. В доме старого Ахана есть небольшой достаток, сынок, и все тебе предлагается от сердца. Я ценю чужую щепетильность и поэтому говорю тебе, что в этом доме все честными руками заработано. Мы не сидим сложа руки, хотя и живем в стороне от людей. Весь Карасай пьет чистую воду из этого ущелья, а собирается она в моем море. Я слежу за чистотой этого источника, сынок. Я сторож этой воды. Ну, говорите же, кто из вас умеет резать барана?

Нариман с Сериком переглянулись. Серик вечером должен был идти на свадьбу друга. А Нариман созвал людей на совещание, назначил время. Серику надо быть в Нартасе в пять часов, Нариману — часом позже.

— Аксакал, мне никогда не приходилось резать барана, — сказал он, чувствуя великое смущение.

— Я тоже не умею, — покраснел Серик.

— Спасибо вам, Аха! Мы и вправду спешим. Как-нибудь в другой раз специально приедем.

Ахан тяжело молчал, уставясь в пол, потом сказал тихо, мучаясь неловкостью:

— И я не могу зарезать барана для вас, гости. Руки не годятся. Парень был, но он еще утром уехал в город на машине. Не вернулся. Что же нам теперь делать? Апырай, зарезать барана стало тяжелой наукой для казаха! Сын степи не может разделать тушу!.. Ну, что поделаешь, угостим вас чем-нибудь полегче. Эй! Келин![8] Фатимат! Где ты, светоч глаз моих?

В дом вошла его невестка. Нариман увидел, что она не казашка.

— Гости наши спешат, не хотят, чтобы для них резали сейчас барана. Ты быстренько приготовь, доченька, пареной индюшатины, — сказал ей старик.

Фатимат вышла. Нариман решился задать старику вопрос, вызванный его странным приказом:

— Аха, как это — пареный индюк?

Ахан не выдержал и прыснул, глядя на растерянного гостя.

— Гость покорней овцы, говорят. Камень дадут — ест, масло дадут — благодарит. Увидишь и ты, каким он бывает, пареный индюк. Келин моя — дочь курдов. Слышал про такой народ? Аллах, и с ними мы стали сватами. Доброе дело, хвала всевышнему! Есть у них такое блюдо — пареная индюшатина. Сами они называют его бозбаш. Бесбармак для тебя, конечно, не новость. Казах его часто ест, а это новое блюдо попробуй, может, и по вкусу тебе придется.

— Вот оно как! Хорошее дело, аксакал. Значит, вы сватом стали Мустафе Баразани?

— О! О таком человеке приходилось мне слышать, — живо заговорил хозяин. — Я хоть и стар, но газеты читаю. Как у них там дела, свет мой? Добились независимости?

— Кажется… — смешался Нариман, не зная, что сказать по такому поводу, и жалея, что затронул этот вопрос, потому что последних известий о борьбе курдов он не знал.

— Сватья мои работают в соседнем колхозе «Кок-Аспан», пасут коров. Люди трудолюбивые, честные и скромные.

— А-а-а, — засмеялся Нариман, — так вы в тот раз приходили с жалобой на своих родственников?

Удивленно откликнулся старик, заглядывая в лицо Нариману:

— Ой, джигит! Я-то принял тебя за молчуна и скромника, а у тебя, оказывается, язычок что перца стручок. Это правда, что сваты пасут, однако коровы здесь норова бешеного, я тебе скажу. За ними в горах трудно уследить, наловчились по камням прыгать не хуже горных коз. Две тысячи число немалое, а? Думаешь, всех их мои курды пасут? Нет, у сватов есть совесть, они далеко уходят со стадом, мучаются, но терпят. А другие пастухи норовят пригнать к самому озеру и осквернить воду. Здесь, у берегов, ровнее земля и гуще трава. А я их гоню. Жалею, но гоню. По горам набегаются, видят, что толку на грош, вот и пьют. Я тебе скажу, сынок, что «Кок-Аспан» не такое место, где коров держать выгодно. Нет, здесь овец хорошо разводить. Верно говорю. Они прибыль дают, да вся прибыль уходит на то, чтобы убытки покрыть от недосдачи молока. По идее колхоз должен снабжать молоком город Карасай, да где там! Районное руководство знает об этом? Знает, сынок. Да, видно, мало что может сделать. А коровы разбредаются по горным лесам, по зарослям. Да-а… Беседа время сокращает, не осуди, если тебе неинтересно. Для меня это забота большая. Так вот, в горах не особенно хорошо растет кукуруза. А у коровы молоко на языке, говорят. И верно говорят. Никто не думал держать здесь такое количество коров, да район заставил. Корову доить подходишь, а она тебе в ладони тычется. Совхоз не может кормами обеспечить, где их взять, вот и не выполняется норма. Труд горек, пользы на пятак. И знают ведь об этом в районе. Что ты скажешь на это, мой собеседник?

«Силен старик, — подумал про себя Нариман. — Всем бы вот таким трезвым взглядом смотреть на дело. Не только в сельском хозяйстве есть такие факты головотяпства, непонимания местных условий, но и в промышленности, хотя бы в нашем деле».

— К сожалению, такое отношение встречается и у нас, — сказал Нариман.

— И вы планируете заведомо бесполезные дела? — удивился Ахан, поворачиваясь к инженеру всем телом.

— Бывает и такое. — Нариман уже