Банда из Лейпцига. История одного сопротивления - Иоганнес Хервиг

Я кивнул.

По дороге домой моя мама посмотрела на меня таким же сумрачным взглядом:

– Надеюсь, что у тебя действительно нет ничего общего с этими бездельниками.

– Конечно нет, – заверил я. – Я даже не представляю себе, о чем вы говорите.

Голос мой звучал твердо, но в груди у меня все сжималось. Всего несколько часов назад я подрался с представителями власти. Но рассказать об этом честно маме я не мог. Странные дела происходили со мной. Странным было и то, что не происходило. Мне совершенно не хотелось, чтобы у меня дома было так, как у Жозефины, – я этого не допущу, таково было мое решение. Остаток дня мне пришлось провести дома.

Но если прогулки я мог пропустить, то пропустить школу было невозможно. Мое стремительное преображение кардинально изменило отношение ко мне. До летних каникул на меня никто не обращал внимания. Теперь же то и дело кто-нибудь норовил меня поддеть из-за моей новой одежды. А сегодня все, буквально все обратили внимание на мою загадочную повязку на голове и возбужденно шушукались.

Я оказался в центре всеобщего внимания. И это тоже было новым для меня. «Плевать! – подумал я. – Мне с вами все равно не по пути». Перед нашим классом на верхнем этаже стояли надутый енот и его дружок Ганс. Вид у них был такой, будто они только что отведали гнилого лука. Карл преградил мне дорогу.

– Стой, Егер! – сказал он. – Что у тебя с лицом?

– На лице у меня повязка, – ответил я с деланым простодушием.

Карл насупился. Мне было понятно: как ни старайся, он все равно прицепится.

– Ты чё, издеваешься надо мной? – взорвался он. – Почему у тебя повязка? Я желаю знать, что с тобой произошло!

– Упал на выходных. Несчастный случай.

Карл сжал кулак и похлопал себя по другой, открытой ладони. Похоже, он сегодня пребывал в особо боевом настроении.

– Интересно, – сказал он. – А это случайно не на Малой ярмарке ты упал?

«Гад какой», – мелькнуло у меня в голове.

– В лесу, – ответил я.

– Интересно, – повторил Карл.

Я попытался протиснуться мимо него. Без успеха.

– В каком смысле? – спросил я.

Карл сложил губы трубочкой.

– А в том, что на Малой ярмарке была драка, – сказал он. – Какие-то типы коварно напали на добровольный патруль.

На моем лице ничего не отразилось.

– Ну и?.. – спросил я.

– А это я еще выясню, что там было за «и», – ответил Карл. Он пронзил меня взглядом, как будто направил в мою сторону два копья. Два копья с крюками на концах. – Нападавшие были в таком же наряде, как у тебя.

– Так одеваются многие, – сказал я.

Карл улыбнулся. Он знал, что это неправда.

– Но главное не это, – продолжил он. – Главное, что в ходе контратаки одному из нарушителей порядка сломали нос. – Он ткнул пальцем мне в лицо. – Странно было не увидеть в этом совпадения.

– Чушь, – отмахнулся я. – Дайте пройти, в конце концов.

Я попытался просунуть ногу между ними. Ганс Штавике сделал резкое движение согнутой рукой, как будто собираясь врезать мне в подбородок, и мерзко заблеял козлом, когда я в испуге отшатнулся. После этого они пропустили меня.

Урок физкультуры я провел на скамейке. Господин Франк был, конечно, человеком железным, настоящим воякой, но заставлять человека с переломанным носом делать спортивные упражнения все же и в его понимании никуда не годилось. Вот почему я сидел себе на лавочке и с удовольствием наблюдал, как Карл, Ганс и их подручные мучаются с шестом, прыгают через козла и болтаются на брусьях. Под занавес господин Франк дал время поиграть в мяч на вылет. Смысл этой игры заключался не в физической тренировке, а в том, чтобы внедрить в наши юные головы боевой дух и приучить атаковать неприятеля на поле сражения. Это ясно было всякому, кто не совсем уж идиот, считал я.

Капитаны команд выбирали себе игроков. Я был рад, что сегодня не участвую в этом унизительном ритуале. Я был не из тех, кого выбирали совсем уже последним, но определенно не относился и к первым рядам.

Карл с Гансом играли в одной команде. За несколько минут они повыбивали почти всех. Чувствуя себя уже победителями, они на какую-то секунду утратили бдительность, и мяч противника жестко ударил Карла в голову. Такой удар не засчитывался, но Карл зашатался от него, как осина на ветру.

Игравшие на другой половине – их осталось всего трое – воспользовались возникшим замешательством и быстро выбили несколько человек. Разъяренный Карл вопил на своих, как будто это был не урок физкультуры, а занятие по военной подготовке в школе СС. «Мы не имеем права проиграть!» – читалось на его лице. Я ликовал.

Под конец на площадке осталось по два игрока из каждой команды. Карл с Гансом – с одной стороны, с другой стороны – Густав и Герман, оба, с моей точки зрения, вполне нормальные ребята. Они носились по залу. Они потели. Они пуляли мячами друг в друга. И не попадали.

Урок закончился. Господин Франк остановил игру. Ничья. Я видел, что Карл вне себя от ярости. У него даже скулы свело и желваки ходили ходуном. Он подошел к учителю и всё что-то говорил, говорил, размахивал руками. Я уже думал, что сейчас он огребет еще одну оплеуху. И в этот момент, совершенно неожиданно для себя, я почувствовал, как во мне проклюнулось нечто вроде симпатии по отношению к нему. Ему просто не хватает признания. В этом его проблема. Хотя он всячески старается ее скрыть. «В сущности, ты мог бы быть и на нашей стороне», – подумал я и тут же отмел эту странную мысль. Неужели все так просто?

К вечеру у нас в квартире раздался звонок в дверь. Я никого не ждал, да и вообще ко мне редко кто заходил, поэтому я проигнорировал дребезжание. Но когда из коридора до меня донесся приглушенный голос отца, а следом я услышал голос Генриха, я скакнул как заяц и вылетел из комнаты.

– Вот это да! – сказал Генрих, но тут же сообразил, что отец стоит рядом, и чинно поприветствовал меня: – Здравствуй! – сказал он, подобравшись. – Забежал узнать, как ты.

Вот так мы и стояли: Генрих при входе, я – на пороге своей комнаты, между нами – отец. Генрих был в рабочей одежде, весь черный как трубочист в конце рабочего дня. В отличие от Фридриха, мой папа был совершенно не готов приглашать в квартиру неведомого гостя. Тем более в таком виде.

– Проходи, – сказал я.

Отец молчал. Пройдя ко мне в