Живые картины (сборник) - Полина Юрьевна Барскова

Тотя: О! Так это была наша любимая с Машей игра! Мы всё время представляли сказки… Ну и конечно… «Снежную королеву»… Наша любимая: всегда так жутко становилось от всей этой красоты мёртвой. Мы разыгрывали – это называлось – живые картины из Андерсена… Tableaux vivants… Все вечера так проводили… Вот я только не знала, кого выбрать, я вот всеми ими хотела быть: и разбойницей, и Гердой, и Снежной королевой. (По очереди пытается их изобразить.) Я их всех понимала, понимаешь? Я как-то думала девочкой, что они все – я, и я – они все… А Маша тогда петь начала… И придумала… И всё пела песню Королевы. (Напевает мелодию, сбивается; Моисей пытается подпевать, очень невпопад.)

Моисей: Да нет, Тотя, ты сейчас именно разбойница и есть!.. Вот ругаешься ты всё время на меня, сердишься, сейчас прямо драться начнёшь…

Тотя (как будто размышляет вслух, говорит сама с собой): Нет, мне тогда казалось всё же… Снежная королева: она плохая или хорошая? Злая или добрая? Она его губит или спасает? (Ледяным голосом изображает Снежную королеву.) Больше я не буду целовать тебя! А не то зацелую до смерти!

Моисей: Тотя, ну целуй меня! Мы ведь здесь на сви-да-нии!.. У нас же свидание с тобой, милая, нету же никого кругом, Тотя. Все эти тени несчастные – они в бомбоубежище сидят…

Тотя: Бедный мой, что ж мы делать будем на свидании таком?

Моисей: Я тебе из дневника читать хочу, я с тобой покурить хочу, я вообще много чего хочу… если ты мне немного поможешь… ну… размотаться…

Тотя: Муся, у нас нет света, но зато есть экзема, цинга и кровавый понос… Ну какое такое свидание?

Моисей: У нас зато есть немного дуранды, жжённого сахара и кофейной гущи… И да ведь и нет никого, Антонина Николаевна моя, мы ж одни наконец! Так хорошо – ни живых нет, ни мёртвых нет!

Тотя: Да разница-то невелика! И, Муся, пожалуйста, не говори таким восторженным тоном… Уже ведь и не всегда ясно, мы-то – в какой категории…

Моисей: Тоня, Вы не правы!

Тотя (в раздражённом недоумении): Кто мы? Да почему ж ты со мною на Вы опять?!.

Моисей: У меня есть Тотя-ты и Тотя-Вы… Ну, когда мне кажется, что ты маленькая, и близкая, и сердитая, то ты – ты, а когда опять огромная и холодная, то ты – Вы…

Тотя: Да всё равно, никакой разницы… уже всё равно…

Моисей: Тоня, ты не права! Мы живы, мы в категории живых, а карточки у нас – вообще рабочей категории! И будем надеяться, что эти сволочи не посмеют нас уволить из-за карточек… Мы сейчас живые… Вот я думаю, разве мы вообще можем умереть?

Тотя: Да ведь все вокруг… Они тоже были живые, тоже так говорили… Ты когда на улице был? Ты видел? Ты их там на снегу видел? Везде!

Моисей: Молчи! Я вижу тебя, я слышу тебя… как ты дышишь… как ходишь! Когда слышу, я знаю – всё только начинается! Это только начало…

Тотя (снижая его пафос): Ну, дышу я, кстати, неважно: вот послушай… насморк этот дурацкий! Вот послушай. (Дышит.)

Моисей: Ты так хорошо дышишь, Тотя… Ты дышишь хорошо – ты дышишь лучше всех! Вот именно – всё только начинается, я знаю!

Тотя: Это раньше мы на кофейной гуще гадали, Муся, а теперь мы её едим… и за честь почитаем! А всё почему? Потому что мы больше ничего не смеем загадывать… Мы вообще не смеем думать о будущем…

Моисей (грозно, упрямо): Всё только начинается – я тебе говорю!

Тотя: Это для тебя всё начинается, а мне тридцать семь… Ты же рядом со мной совсем ребёнок… Мальчик мой… Художник…

Моисей: Я не мальчик – я муж! Вы меня возьмёте в мужья, Тонечка? Чем не пара: он мальчик-художник, она – дамочка-искусствоведша, критикэсса: я буду малевать, а ты будешь меня прославлять, чтобы моё имя не померкло в веках… (Шутливо капризно-умоляющим тоном) Антонина Николаевна, возьмёте меня в мужья?

Тотя: Вы не муж – Вы мальчик! И не задавайте мне дурацких вопросов, иначе я Вас сейчас обратно запеленаю!

Тотя очень медленно принимается заново превращать/укутывать Моисея в «кокон», тихо и хрипло напевая при этом, как-будто укачивая его.

Картина вторая

Рамы. Декабрь

Моисей: Кто там? Кто идёт?

Тотя: Ну и хорошо, что никого нет, Моисей. (Мечтательно, томно) Мы, знаешь, что с тобой сейчас делать будем?

Моисей: М-да?

Тотя: Мы сейчас про Машин суп говорить будем…

Моисей: Но у нас же правило – не говорить про это! Нельзя про Машин суп! Это нельзя, нельзя, детишка моя! От этого тоска делается!

Тотя: М-м-м, фасолевый суп, в нём фасоль плавала и такие жирные рыжие кружочки, я их всё ложкой трогала…

Моисей: Я Вас оштрафую! Мы же договаривались про еду не будем, про потóм будем – я так люблю про потóм, Тотя! Про когда это вот всё кончится… пройдёт…

Тотя: Муся, ты что, не понимаешь – какое потóм? Это никогда не кончится!.. Я каждый день считаю, а это всё не кончается… Вчера сто дней было… Думала по радио скажут, но у них одно на уме – победоносные бои и доблесть защитников. Ссут в глаза – божья роса.

Моисей: Тотя, всё проходит – и это пройдёт. Я наляпаю тебе тысячи славных картинок, и быстрых, и страшных, и красивых, и безобразных… Каких хочешь – и тебе все они будут нравиться… Ну и ты будешь смеяться!

Тотя (насмешливо): Что, прямо все-все будут нравиться?

Моисей: Нет, это я глупость сказал… Вот иногда, иногда… ты будешь на них смотреть своими синими ледяными глазами и будешь говорить таким строгим ледяным голосом! У тебя голос будет так глухо позвякивать… Как сосульки у нас в бомбоубежище… «Вот уж это, Моисей, Вы зря, это, тут… напукали!»

Тотя: Ну, всё равно, что «напукали», – я тебя хвалить буду, хвастаться всем буду тобой! Я гордиться тобой буду.

Моисей: Я знаю, как ты хвалишь… Я помню, как ты мне тогда на первом свидании Пикассо хвалила. «Вы понимаете, Моисей, он, блядь, так корпусно берёт!..»

Тотя: А что ж я должна была говорить – у меня для него, голубушки, и слов других нет!..

Замолкают на полуслове. По темноте мимо них продвигается человек с коптилкой в руках. Видно, как в темноте «идёт»