Дом Богачей - Михаил Лопатин

– Так что не будь к Элиуду сильно строг: он потерял сына и свихнулся, – сказал мне Леон.

– Прошу прощения, позвольте кое-что уточнить, – перебила я Адама.

– Да, мадам Дифенталь?

– Вы подтверждаете, что помогали организованной преступной группе отлавливать высокопоставленных людей?

– Да. Зато теперь я столько всего знаю.

– Почему не позвонили в полицию?

– Телефон у меня тоже отняли.

– Вы не пытались силой или уловками найти или отнять телефон Леона или же свой?

– Да вы поймите, мадам Дифенталь, я каждый день часами напролет вынашивал в голове план, как поступить, найти выход, обмануть. Но я был на крючке! В конце концов, квартиру моих родителей пас киллер! Что вообще можно придумать против такого?

– Хорошо, давайте подробности, мне нужны имена, даты, места.

Адам немного помолчал.

– Вы точно не из полиции?

– Нет, но я могу вам помочь – передам эту информацию без вашего присутствия в местный участок. Никто никогда из сектантов не узнает, что вы мне рассказали. Даже если за вами сейчас следят, вас, если что, никогда и не видели в полиции. И сюда ни один коп не приходил.

– Давайте я доскажу, и там уже решим.

– Хорошо, продолжайте, – ответила я и мельком глянула, записывает ли диктофон.

В общем, каждый год для Чистилища отбирались три жертвы. Их морили голодом, пытали неизвестностью – они понятия не имели, за что посажены в темницу, где находятся, каков срок их заточения. Мне удалось разузнать имена погибших. Прошлыми казненными были Жан-Жак Борель, Мартин Фурье и Гюстав Маре.

Борель был выбором пастыря Пия – чрезвычайно опасный и подлый депутат, выдвигавший на рассмотрение проекты самых антинародных и антикоммунистических законов. С его легкой руки прямо или косвенно повышались налоги, росли цены на экспорт и НДС, госпошлины; имея широкие связи, он выбивал себе гранты на строительство, закрывая неудобные для его бизнеса предприятия, выкупая земли и приватизируя огромные территории. Пастырь считал его паразитом, который в одиночку наносил столько вреда, что таких, как он, нужно было устранять любой ценой. После попытки выдвинуть проект повышения цен на топливо Пий не выдержал и сделал выбор. Когда Леон с Кристофом поймали и привезли Бореля в Чистилище, его проект закона уже был отвергнут Сенатом; тысячи французов устроили забастовку – бросали свои автомобили на проезжих частях и уходили по домам. Движение было парализовано в пяти округах Парижа, а также в Реймсе, Амьене и Ле-Мане. Это была катастрофа для страны. Национальная ассамблея отреагировала моментально – народ оповестили, что повышения цен не будет. Но пастырь все равно приказал сжечь паразита. Позже среди недвижимости Бореля была найдена квартира в центре Парижа, приобретенная специально для хранения денег: наличка там лежала едва ли не до потолка, и когда это показали на одном из оппозиционных каналов, французы устроили митинг на площади Бастилии, на котором я познакомился с Евой.

Второго «грешника» – Мартина Фурье – выбрал Элиуд. Именно его я видел, когда того посадили в кукурузную фигуру и на моих глазах сожгли. Прогнивший до мозга костей от жадности, этот бывший полицейский, а ныне бизнесмен, жил на взятках и сам их давал за молчание. Он выстроил отлаженный механизм, насквозь пропитанный коррупцией: во Францию раз в месяц въезжали товарные вагоны из Словакии, напичканные «запрещенкой», от поддельных часов до наркотиков. И все, что нужно было, – чтобы раз в месяц этот поезд беспрепятственно проезжал каждый пост вплоть до разгрузочной станции, где его уже ждали криминальные элементы для последующего сбыта. Мартин Фурье за годы службы оброс немалыми серьезными знакомствами, выстраивая втайне связи и среди криминальных авторитетов. В этой цепочке было много человек, но каждый был неплохо задобрен внушительной взяткой. Такой поезд стоил миллиарды, взятки были окупаемы. Наказывая таких, как Мартин Фурье, Элиуд мстил системе за убитого сына и делал страну намного чище.

Третьей жертвой был Гюстав Маре, за него проголосовал Леон. О своем выборе он почему-то умолчал, подробностей не рассказывал. Кто этот Гюстав Маре? Я лишь знал, что он был моложе всех – это он был за решеткой в тоннелях, когда я спустился в архив. Я взял слово с Леона, что позже он расскажет и о себе, и о своей теории «грешников». К слову сказать, Пий, Элиуд и Леон называли себя Судьями.

– Трое Судей, три категории «грешников», ты все уяснил, Адам? – говорил Леон.

Самое интересное – он почему-то рассказал мне немного про иерархию общины, будто у них были планы на мое возвращение в «Последнюю надежду».

Домашними они называют тех, кто поддерживает хозяйство в общине, ведут все работы, от полевых до столярных, кормят общину всем тем, что выращивают, воспитывают детей, дежурят по ночам на границе с международной дорогой. Это люди первого уровня – уже достаточно преданные, но не настолько обработанные, чтобы быть вербовщиками или похитителями.

Вербовщики – зазывалы на улицах с флаерами, языкастые и подготовленные. Пастырь отбирал их по харизматичному внешнему виду. Вопросы общины их не касались. Выезжая рано утром в Париж, они работали в потенциально перспективных местах большого скопления людей, вроде праздничных мероприятий, шествий, митингов. Наиболее наглые наведывались в больницы и обрабатывали у кабинетов, например, онкологов самых уязвимых и подавленных – когда смерть приходит внезапно, тут и в Бога поверишь. Вербовщики во время разговора выявляли слабые места жертв, сулили исцелить, смыть грехи, подарить надежду, любовь – что угодно.

Ищейки – таковых, насколько мне удалось разузнать, в сети общин было трое. Я же был знаком только с Элиудом, лучшим в своем деле. Действовали они так: сначала собирали информацию по наиболее крупным коррупционным скандалам в прессе и телевизионных новостях – кого поймали на самой огромной взятке, кто бесчеловечнее отбирает зарплаты у простых работяг. Выбрав двадцать самых жестоких, наглых и циничных толстосумов, Элиуд приступал к более тщательному анализу, более глубокому поиску. На прежней службе у него остались знакомые, которые были на его стороне, оплакивали Патрика и помогали, чем могли. Благодаря таким связям Элиуд использовал ресурс полиции, хотя и ушел оттуда. Он наводил справки, узнавал адреса и противозаконные действия крупных акул Франции. Вообще, мне показалось, что вся эта секта, скорее всего, была прикрытием: думаю, конкуренты убирали друг друга через пастыря, и это хорошо оплачивалось.

Следующей категорией были ловцы, тут Леон и объяснять ничего не стал – сейчас это были мы. Обычно он всегда действовал с напарником, и куда тот исчез, я так и не узнал, что еще сильнее настораживало. Думаю, что у общины в планах было обработать меня, приструнить и подготовить до вербовщика. В общем, вскоре я пошел на поправку, болезнь отступила, оттягивать неминуемое было уже невозможно. Леон ввел меня в курс дела: я должен был помочь ему собрать недостающую информацию о самых заядлых и бесчеловечных «грешниках» по наводке Элиуда, чтобы определить трех главных кандидатов, которые станут пленниками Чистилища. Мне надлежало сопровождать и прикрывать Леона в ночных клубах, барах, в общем, там, куда пойдет развлекаться наша жертва. Мы должны были собирать сведения об их маршрутах, выжидая идеальный момент для похищения. В общем, мы были ловцами, даже шифровались: кандидатов для Чистилища называли «заблудшими», богатство нужно было именовать «порчей».

Вся эта сектантская чушь изрядно выматывала, я не переставал вынашивать план побега, каким бы безнадежным все ни казалось. Леон иногда вынужден был выходить из дома, и у меня появлялся шанс добраться до родителей раньше, чем сектанты об этом узнают. Однако жили мы на пятом этаже, я был заперт на ключ, а отсутствовать больше двадцати минут Леон пока еще ни разу себе не позволил. Пришлось смириться: их схема была отработана до мелочей.

Я постоянно вспоминал тот день, когда набрался смелости познакомиться с Евой на площади Бастилии. Оказалось, все уже было заранее решено за меня: в случайном знакомстве не было ничего случайного, импровизация