Дом Богачей - Михаил Лопатин

Словно по договоренности, мы проводили долгие совместные вечера, в которых флирт боролся с воздержанием. Мы как бы условились растянуть возбуждение, смаковать интригу медленными глотками. Мы были где-то посередине: и не зануды, и не современные любовники, бросающиеся спариваться, не успев узнать имя. Почти к каждому вечеру Фредерик умудрялся написать коротенькую новеллу, которую затем зачитывал мне в гостиной, пока мать была на работе, у меня тогда был летний отпуск. Новеллы эти были одна другой краше – каждая так или иначе содержала историю знакомства двух молодых людей, которая вела к необузданной страсти с самыми пошлыми подробностями распутства: этим он как бы намекал на будущее развитие событий. Я не удивлялась его терпению, скорее всего, этот Дон Жуан отъедался в другом месте. Так ведь чаще всего и происходит – девушка, влюбившись, сжигает все прежние мосты, а парень, влюбившись, пускается во все тяжкие, нагуливаясь перед вступлением в союз, словно наедаясь перед Великим постом. В конце первой недели свиданий я позволила ему поцелуи, и тут мы едва не сорвались, возбуждаясь порой до предела.

Через две недели знакомства Фредерик приехал ко мне пораньше, мать, наоборот, задерживалась. «Друзья угостили замечательным домашним вином, попробуем?» Вечер вдруг перестал быть томным. Хмельные поцелуи смещались все ниже, пока Фредерик не поцеловал меня там. Началась эйфория нескончаемого блаженства. Получив доступ, мой любовник больше не сдерживался, умудряясь брать меня в самых неожиданных местах; чем безумнее была идея, тем сильнее он заводился. Примерочная в торговом центре, последний ряд кинотеатра, VIP-ложе ночного клуба, ванная комната во время застолья у родственников – везде мне полагалось кончить. Никогда бы не подумала, что не откажусь от такого. Я не зануда, но ведь дома, в мягкой постели, в родных стенах расслабиться проще? Так я считала, пока не началась наша история.

Каждая встреча становилась экспериментом, открывая новые двери в Эдем. Постель превращалась в алтарь, на котором Фредерик обожествлял то ли меня, то ли саму природу женственности. Экстаз партнерши был для него неким культом, ежедневной обязанностью. Словно одержимый, он отрицал секс, как нечто само собой разумеющееся, возводя его в ранг высшего деяния, апогея страсти. Нет секса – нет любви. Таков был лозунг этого постельного бунтаря, революционера интима. Подарить удовольствие любимому – что может быть важнее и проще одновременно? Оргазм он видел не иначе, как таинственное мгновение, отбрасывающее стыд во имя извечного желания человека вырваться из серой обыденности и воспарить над вечностью. Он познал мастерство удовлетворения, имея столь специфичную одержимость. Я не знала, как благодарить его за то, что помог зайти мне так далеко: порой в его руках испытывала такое пронзительное удовольствие, что впадала в прострацию, вздрагивала до слез, обнимала его, как своего спасителя.

Больше полугода я была в раю, пропала и для друзей, и для родни. Весь мой мир сузился до глаз Фредерика. Иногда мы снимали недорогие комнатушки, иногда появлялись поздно ночью на пороге моей квартиры, иногда ночевали у него. Нас, кочевников, родители видели все реже. Мы перешли на уровень, когда он делал со мной все, что хотел, а я с ним. Мы сближались, наши действия было все труднее понять, и мы особо не разглагольствовали о наших ролевых играх в кругу друзей. Иногда заезжали в дешевые гостиницы, где путаны обрабатывали своих клиентов, Фредерик одевался в бандитский прикид с кепкой-восьмиклинкой и кожаной курткой, как сутенер девяностых, а я размалевывалась вызывающим макияжем, влезала в сетчатые колготки и вся в звенящих побрякушках и браслетах вела его за собой в номер. На нас оглядывались постояльцы и обслуга, а мы специально не закрывали плотно дверь номера и, уверенные, что нас подслушивают, овладевали друг другом.

Фредерик был открыт экспериментам. В непрерывном поиске свежих похотливых идей он пытался привить мне свободу от ревности и собственничества. Дарить любовь всем и никому. Первые месяцы я отлично справлялась с ролью этакой развратной графини Дюбарри, соответствуя статусу раскрепощенной девушки. Правда, мои консервативные стереотипы уже нельзя было изменить, его неолюбовь без союза была мне чужда. Но те несколько месяцев вместили в себя эмоций и событий на десять лет вперед. Однако жить вместе возможности не было. Главная проблема молодежи – отсутствие денег – не миновала и нас. Нам хватило на пару месяцев аренды крохотной квартирки-студии на окраине Парижа, которая быстро стала похожа на витрину секс-шопа: плети, маски, кляпы, вибраторы. Мой любовник отрицал рамки в любви и застрял в границах разврата, словно извращенец.

Но даже будь у нас финансы на жилплощадь, Фредерик вряд ли захотел бы съезжаться, и это я поняла позже, когда пыл наш поутих, игры себя изжили, новизна стала банальностью, и он стал поглядывать налево. Что он там хотел найти? Неужели поиск нового и бесконечная смена партнерш не надоели сами по себе? Ведь, сменяя девицу, Фредерик мог лишь одарить свежестью ее, сам при этом получая те же игры, что и со мной, действуя по тем же инструкциям. Мне даже как-то проболтался один его выпивший друг, что Фредерик попросту зазубривал забавные стишки, истории, отрывки из книг по пикапу, хвастая ими на первых свиданиях, выдавая выученное за импровизацию и глубокомыслие. Представьте, как мельчает Казанова, репетирующий дома у зеркала мимику и фразочки для знакомства. Все, что он напевал мне на ухо дивными романтическими вечерами, – как я считала, по вдохновению, – не исходило от сердца, а извлекалось из набора шпаргалок для всех соблазняемых.

В общем, Фредерик дарил изобилие наслаждений, но сердце свое держал под замком. Я утешала себя, что сама его использую, ведь этот натренированный любовник все-таки был неплохим тренажером для удовольствий, даже чересчур серьезным в постели – начинал чудной сонатой прелюдии, а заканчивал, как в боксерском бою, нокдауном. В остальном мы походили на обычных постоянных любовников, чувств будто и не было. Иногда он писал мне любовные сообщения, а сам пропадал. Наши миграции по квартирам происходили все реже, я стала следить за ним и уличила на вероятной измене. Девять месяцев отношений, если наш союз можно было так назвать, ни к чему не привели. И вот я уезжаю подальше от своего дома с Эмильеном, который, к счастью, решил меня поддержать, потому что под моими окнами шпионит из машины Фредерик, пишет мне пошлые, но не интересующие меня более сообщения.

Я ответила ему: «Меня сегодня не будет дома, если ты опять там. Я вроде уже написала, что мы расстаемся», – и выключила телефон. Матери сказала, что буду поздно, но меня охраняет Эмильен. Она всегда удивлялась, как мы с ним до сих пор не полюбили друг друга, столько лет вместе, бок о бок на учебе, на работе, на выходных. Я привыкла к его компании, эти дружеские ухаживания порой вызывали во мне сильные, прекрасные чувства, но не могла же я, в конце концов, сделать первый шаг. И вот вчера в баре этот шаг сделал Эмильен. А я, дурочка, растерялась. И даже тут он проявил уважение, стерпел мое смятение, не давил, но и не ушел.

– Все, принцесса, приехали, пойдем, – произнес он.

Я вернулась в реальность. Огляделась. Бара «Теннесси» поблизости не было. Я узнала этот дом – здесь жил Эмильен.

– Хм-м-м-м? – многозначительно и игриво протянула я.

– Сюрприз, – констатировал он.

– А чего это? – ехидно улыбнулась я, когда мы поднимались по лестнице на его этаж.

– Днем позвонил отец, сказал, что они с матерью поехали в Прованс, у них с понедельника отпуск. Я позволил себе ненадолго отъехать после нашего обеда, чтобы все тут обустроить, но охранникам в клинике сказал, чтобы были в тысячу раз бдительнее, чем обычно, и следили за сто седьмой палатой, якобы там опасный преступник. Я, кстати, проверил адрес Адама: он не врал, вся его семья живет на Буланже, 26, так что никуда не денется.

Первое, что я увидела из прихожей, –