Дом Богачей - Михаил Лопатин

– Да, кстати, чуть не забыл, – произнес он, – смотри.

Он достал свой мобильный и показал мне фотографию. На снимке был мужчина – член общины по имени Кристоф, я видел его всего пару раз в молельне, в полях он никогда с нами не работал.

– Это наш киллер, Адам, – произнес абсолютно серьезно Леон.

На фото Кристоф стоял в подъезде у порога квартиры моих родителей, и это была именно она – их этаж, номер квартиры, цвет двери с характерной царапиной, которую отец хотел отшлифовать и покрасить, но все никак не доходили руки. На фотографии киллер держал в руке пистолет – черную «Беретту», которую демонстративно упер дулом в дверной звонок.

– А сейчас слушай меня очень внимательно, Адам. Теперь заинтересованность в успешном окончании дела у нас одинаково высока. Однако я не рискую так, как ты. Если задумаешь сбежать от меня, – он подвел кулак мне к самому носу, – или устроишь на улице цирк с криками о помощи, или же, наконец, побежишь в полицию, я тут же позвоню Кристофу, и, как ты понимаешь, он таки нажмет на дверной звонок. Поверь, дверь ему откроют, достаточно сказать твое имя. Сейчас он, естественно, в засаде – отсиживается в неприметном автомобиле через дорогу от дома твоей родни. Это не первое его дело, свою работу он выполняет быстро и исчезает в воздухе, как Фантомас. Подумай о матери, Адам, об отце и брате. Неужели их жизни менее важны, чем судьбы трех незнакомых тебе человек? Кристоф зарабатывает на секте уже двенадцать лет, всегда рядом с пастырем, на таких сроках люди неизлечимы; для него убийство – это миссия ради Всевышнего.

Дальше мы ехали в тишине. К пяти часам утра добрались до квартиры в Пятом округе Парижа на улице Шантье, 14, недалеко от Института арабского мира. Самая дешевая конура, какую можно было найти, арендуемая Леоном за счет средств общины специально для черных дел. Это была неприметная каморка, даже вход в подъезд прятался в потемках: типичный европейский замкнутый двор. Соседями в основном были студенты, те обычно витают в облаках и никого, кроме сверстников, не замечают. Об уюте можно было не мечтать. Оно и понятно: квартиру Леон арендовал не для жизни, это был перевалочный пункт, временное укрытие, чтобы бросить вещи и выйти на охоту. А ведь уже началась зима, холодные дожди заливали Париж, с любопытством стучась в наши окна. Большую часть времени квартирка пустовала, слабые батареи едва грели, некому было спустить воздух. После своего плена в подземелье я мечтал по приезде залезть под теплое одеяло, утонуть в уютной кровати, а оказался в ледяном склепе. Старый скрипучий ламинат вспучило от влажности, помещение никто не проветривал несколько месяцев. Консьержи здесь не водились – в целях конспирации дома́ с такими свидетелями или охраной не рассматривались. Владелец квартиры исправно получал деньги за аренду за несколько месяцев вперед. Мы расположились, распаковали сумки, я буквально валился с ног от усталости. Когда укладывались спать, уже светлело. Леон сказал:

– И да, кстати, если со мной что-нибудь произойдет, – он показал рукой отсечение головы, – Кристоф об этом узнает. Я созваниваюсь с ним каждые несколько часов, к тому же мы постоянно ведем переписку. В общем, Адам, я тебе категорически не советую становиться должником этой секты. Даже если ты убьешь меня во сне, киллер придет в гости к твоей семье. А если полиция поймает Кристофа, на его пост заступит другой. Твою семью живой уже никто не отпустит. И когда вас поймают, ни одна собака не сможет отыскать вас. Эти фанатики умеют мстить и прятать тела, так что для общего успеха лучше бы нам подружиться. Подумай, Адам, в конце концов, дело-то плевое: потаскаться со мной по заведениям, последить за богатенькими, набрать информации и вернуться домой. Община всегда держит слово: выполнишь договор, и о тебе забудут, я помогу. Маленькое приключение с пользой для нас, после того как мы помогли тебе. Я устрою тебе встречу с отцом, чтобы он панику не поднял, скажешь ему, что у тебя все хорошо.

Первые сутки в Париже я спал до самого вечера, но, истощенный после подземелья, окончательно раскис и захворал. К моему удивлению, Леон был весьма обходителен: к утру второго дня нам привезли лекарства и обогреватель. Он не рисковал оставлять меня одного, поэтому еду тоже заказывал через сервисы доставки. Целую неделю я не мог встать с кровати, болели даже кости, ломило все тело, мучили диарея, высокая температура. Сказались последние события вкупе с зимней хандрой, я буквально разваливался на части, обманутый всеми, кому верил. Сотни раз прокручивал в голове те дни, когда так легко оступился и потерял все, оказавшись в западне маньяков.

Леон многое от меня скрывал, но были вещи, которые я должен был знать перед тем, как идти с ним на дело. За неделю моей хвори он посвятил меня в тонкости. Подземная темница, в которую я был заточен, называлась Чистилищем потому, что в нее помещали самых бесчеловечных «грешников» – тех, кого тщательно отбирали пастырь Пий с Элиудом и Леоном. Я называл их святой троицей не иначе, как с полнейшей иронией, ничего святого в них и в помине не было. Леон в этой схеме был руками, Элиуд – глазами, пастырь Пий – переговорным центром, через него в общину поступали заказы на отлов людей, которые тщательно фильтровались на предмет жестокости «грехов», опасности похищения и личной неприязни троицы. У каждого из них была своя сфера ответственности, своя категория кандидатов. У пастыря – чиновники, у Элиуда – коррумпированные копы, а Леон сказал с хитрой улыбкой на лице, что расскажет о своих кандидатах позже.

У полоумного пастыря враги были среди чиновников, действия которых полностью противоречили его идеологии. Он унаследовал воинственный патриотический настрой от деда и, отдавая дань его тяжелой жизни, брал заказы на тех, кто своей политикой разрушал страну, обворовывал население, присваивал ресурсы и земли, закрывал учреждения, дающие рабочие места людям, и открывал бордели, казино и клубы. Ходили слухи, что Пий верил, будто его дед приглядывает за горой и после смерти, поэтому подобные жертвоприношения предкам были его личной прерогативой – те, кто уничтожал все то, за что насмерть боролись деды и прадеды, оказывались на костре, так же отдавая свою жизнь. Остальным членам общины мало что рассказывалось. Они лишь знали, что к ним привозят врагов, которые своими поступками представляют опасность для общества. А в кукурузные фигуры их помещали, чтобы на обряде просить у предков плодородия земель на будущий год. Многих людей можно объединить через внушение веры в то, что они так поступают во имя высшего блага. Даже убийство можно причислить к добродетели, если обрабатывать человеку мозги достаточно долго.

Элиуд считал врагами коррумпированных полицейских, а его история была самой печальной. Когда Леон рассказал ее, я еще долго не мог отойти. Оказалось, Элиуд сам раньше был копом. Он бросил и проклял службу, когда его сын погиб из-за системы, прогнившей насквозь от коррупции. Сына звали Патрик, он решил связать свою жизнь с работой в полиции, так сказать, пойти по стопам отца: получил образование, начинал с рядовой должности. Шли годы, он дослужился до сержанта, и однажды двое коллег предложили ему поучаствовать в выгодной денежной схеме: они уже пару лет закрывали глаза на незаконную деятельность крупной группировки, которая за это щедро платила. Патрик отказался от взяток, но теперь слишком много знал. Его подставили – по сообщению диспетчера отправили на вызов в заброшенный дом, который пустовал: нужно было проверить помещения, якобы оттуда слышали крики. Дом оказался не заброшенным, там была засада – десяток рецидивистов, которые и убили Патрика. Естественно, заключение расследования было простым: погиб при исполнении задания от рук бандитов. Никаких связей с продажными полицейскими убитому горем отцу доказать не удалось. С тех пор Элиуд мстил руками секты подобным