Прощай, Анна К. - Лера Манович

– А-а, – она вышвырнула окурок через открытую балконную дверь и прошлась по комнате. – По-моему, это какой-то дешевый пример.

– По-моему, тебе и правда скучно. Может, пойдешь прогуляться? Доктор придет только в три.

– Куда прогуляться?

– Ну, дойти до магазина, например. Это было бы кстати, время обеда.

– Ты посылаешь меня в магазин?

– Как вариант. Но я не против, чтобы ты просто прогулялась. Я не голоден.

– И о чем твой сериал? – жена встала у него за спиной, пытаясь вглядеться в экран.

Гуров терпеть не мог, когда она так делала. Он развернул кресло и сказал по слогам:

– По-жа-луй-ста.

– Что?

– Не мешай.

– Ты имеешь в виду отъебись?

– Примерно так. Но я говорю это с любовью.

– Ладно. – Гурова открыла ящик комода, достала трусы. Натянула. – Ладно. Что купить в магазине?

– Что хочешь. Мне – апельсиновый сок и сигареты. – Гуров застучал по клавишам.

– Ок, я пошла.

Гуров обернулся:

– Эй.

Его возглас заставил ее остановиться в дверях.

– Что?

– Я люблю тебя.

Гурова усмехнулась и пошла в прихожую. Надевая пальто, она вспомнила, что забыла про бюстгальтер, но возвращаться в комнату не хотелось.

Консьерж дружелюбно махнул ей рукой.

Косые тени от домов лежали на тротуарах. Ее слегка мутило, но вчера доктор, который ставит ей капельницы, сказал, что это нормально. Детоксикация. Еще неделя – и она не будет пить никогда. Ну или хотя бы десять месяцев, как в прошлый раз. Десять месяцев – это много. Это больше, чем нужно для того, чтобы выносить ребенка. А уж сколько текстов можно написать за это время.

Семь лет назад не Гуров, а она выскакивала из постели, чтоб сдать работу. А Гуров сидел в том же кресле и докапывался до нее с вопросами. Потом Гуров попер. Когда много работаешь – рано или поздно ловишь волну. Она тогда радовалась вместе с ним: Гуров шел в гору, они ждали ребенка. Ей нравилось, когда он в компании говорил: «Эта женщина сделала меня тем, кто я есть».

Потом Гуров стал реже говорить эту фразу. В этом была логика. Потом Гурова сама стала кричать ему это в лицо, когда они приходили с вечеринок. Она видела, как жалко это выглядит. Гуров тоже видел. Но они прощали друг друга.

Гурова купила замороженную лазанью и апельсиновый сок. И еще сливки для кофе с изображением счастливого семейства и коровы на заднем плане. Отец, мать, двое детей разного пола и корова. В любую семейную идиллию непременно должна втиснуться какая-нибудь корова.

– Хорошая фразочка, – хихикнула Гурова. – Надо записать.

Неделю назад она написала рассказ. Очень хороший рассказ после долгого перерыва. Показала его парочке друзей, они подтвердили, что рассказ вполне.

Тогда она послала его в литературный журнал, тот самый, который когда-то первый опубликовал подборку ее текстов, и публикация имела большой успех. Ответ пришел подозрительно быстро. Рассказ отклонили с какими-то идиотскими объяснениями. Типа: «Что-то такое мы уже печатали». А потом оказалось, что у них в редколлегии сидит та самая толстая Шухевич, которая ухитрилась проделать путь от простой наборщицы до редактора. Видимо, она умела не только петь.

В детстве Гурова тоже мечтала стать певицей. У нее был красивый голос, но она иногда не попадала в ноты. Можно было позаниматься вокалом, и все ноты стали бы на место. Но зачем такие сложности, если было множество других вещей, которые давались совсем легко. Какое хорошее слово – «легко».

Она вернулась и взяла с полки бутылку шампанского. Все равно скоро придет доктор и вычистит из ее крови всю эту дрянь.

Собачка

Полина рисует жирафа. Дорисовав последнюю оранжевую ногу, зовет:

– Ма!

Но мама не слышит. Полина сползает со стула и с жирафом в руке идет искать маму. В ванной шумит вода. Полина приоткрывает дверь и видит, как мама бреет свои длинные, почти как у жирафа, ноги.

– Ты куда? – говорит Полина.

– К тете Наташе, – говорит мама.

Полине непонятно. Как-то летом тетя Наташа гостила у них на даче. И Полина видела ее ноги. Они были покрыты густым рыжим пухом. Но каждый раз, когда собирается к тете Наташе, мама запирается в ванной и долго бреет и ноги, и подмышки, и везде.

– Вот, – говорит Полина и показывает маме жирафа на бумаге.

– Очень красиво, – говорит мама. – Доченька, закрой, пожалуйста, дверь, холодом тянет.

– А ты скоро выйдешь?

– Скоро!

Полина закрывает дверь и идет рисовать. Рядом с большим жирафом она рисует маленького серого волка. Из ванной выходит мама. Полина слышит, как она пошла на кухню, и тоже бежит на кухню. Мама сидит за столом в полотенце на голове и набирает что-то в телефоне.

– Смотри! Я нарисовала волка! – Полина показывает маме рисунок.

– Очень хорошо, – говорит мама и смотрит мимо рисунка.

Полина ждет, что мама спросит, почему он такой маленький, но мама ничего не спрашивает. Она читает сообщения в телефоне, и лицо ее меняется.

– Смотри! – Полина снова показывает волка.

– Полиночка, подожди, мне позвонить надо, – говорит мама и уходит в другую комнату.

Полина садится за стол и опускает палец в сахарницу. Мелкие сладкие песчинки налипают на палец. Мама запрещает ей так делать.

– Почему ты заранее не предупредил? – говорит мама в соседней комнате. – Хотел, чтоб я как собачка весь день ждала?

У тети Наташи есть собачка. Старая белая болонка. Полина приносит белый карандаш и рисует рядом с волком белую собаку. И желтый след вокруг попы. Видно только желтый след и черные глаза. Саму собаку не видно на белом листе. Возвращается как будто заплаканная мама. Она рассеянно смотрит на лист бумаги.

– Это собачка, – говорит Полина, показывая на желтое пятно, и смеется.

Мама не смеется. Ее лицо делается злым.

– Ты что, подслушиваешь, что я говорю? – спрашивает она Полину.

– Да, – честно говорит Полина. – Я подслушиваю тебя.

И Полина тянет к маме полные ручки, потому что сказала нежное. «Подслушиваю тебя» – это как «люблю тебя», только нежнее, потому что с шш. Но мама отводит от себя Полинины ручки и, с отвращением глядя на рисунок, говорит:

– Господи, как вы все мне надоели!

Полине делается смешно, что жираф, волк и собака тети Наташи надоели маме. И она говорит им:

– И вы мне, госди, надоели!

И замахивается карандашом на жирафа. Ища одобрения, она смотрит на маму. Но мама выходит из кухни, и тут у нее снова звонит телефон. И она отвечает очень быстро, почти сразу говорит дрожащим голосом:

– Алло, алло. Да… И ты меня прости… Я попробую. Сейчас посушу