Тата - Валери Перрен

футбольного клуба, не была таким свидетелем… «А Аньес, – спросил я, – она знает, что ее тетя жива?» Он ответил, что никто, кроме нас с ним, не знает. Мне в тот момент показалось, что незнакомка жила с Колетт с давних пор.

– Почему ты так решил?

– Женщина развесила по стенам твоей комнаты фотографии ярмарочного праздника, портреты странных или изуродованных от природы людей. И льва. Твоя тетя любила снимки футболистов, твои и твоих родителей. Я обратил внимание на одежду за приоткрытой дверцей гардероба. Яркие платья. Колетт никогда таких не носила. Было еще кое-что. Некоторые фотографии сняли, чтобы я их не увидел, и на обоях остались светлые прямоугольники. Твоя тетя унесла эту тайну с собой. Зачем прятать того, кто мертв? Можно защищать ту, кому угрожают, кого ищут, но не на том же свете! Если кто-то умер, он не оживет.

Доктор Пьери переходит в гостиную, где на надувном матрасе стоит магнитофон и свалены кассеты.

– Что это такое?

– Их записала для меня Колетт.

Доктор изумлен. Он вытаскивает из-под телевизионной тумбы поднос с бутылкой виски и сообщает с рассеянной улыбкой:

– Мой любимый. Она держала его для меня.

Он возвращается на кухню, наливает в стакан порцию золотистого напитка и продолжает:

– Год я не имел никаких новостей. Потом, однажды вечером, она позвонила в кабинет: «Мне плохо, Жак…» Она назвала этот адрес и напомнила, что «умерла» и все должно оставаться в тайне. «Не записывай, просто запомни». Честно говоря, в тот момент я подумал, что у Колетт проблемы с головой, но в восемь вечера приехал сюда. У Колетт была почечная колика, и она испытывала муки мученические. Я сделал ей укол болеутоляющего и предупредил, что может понадобиться госпитализация, чтобы раздробить и вывести камни, если организм не справится самостоятельно. Она ответила: «Если что – усыпи меня, как старую собаку, потому что в больницу я ни за что не поеду». Мне удалось купировать приступ, и я начал регулярно бывать на улице Фреден, наблюдал ее, задаваясь вопросом, кого лечу – Колетт или ее двойника. Не мне тебе напоминать, что она никогда не отличалась многословием. Мягко говоря. Однажды я заглянул без предупреждения. Колетт смотрела «Телефут» – так я понял, что она жива, что именно она моя пациентка. Налил себе виски – на палец, как сегодня, мы вместе досмотрели передачу, и только после этого начал допрос: «Что все это значит? Кого похоронили вместо тебя? Почему ты скрываешься, как воровка?» – «Жак, секрет остается секретом, только если о нем почти никто не знает». – «Ладно, но успокой меня, скажи, что тебе никто не угрожает!» – «Ну кто может угрожать мертвой женщине?» Больше она ничего не добавила, я измерил ей давление и удалился к моей восхитительной Элен.

– Элен?

– Моя возлюбленная. Поставишь бутылку на место? Я еще загляну, проверю, как ты, не нужна ли помощь доброго доктора. Как ты себя чувствуешь?

– Спасибо, все будет в порядке.

– Ты надолго приехала?

– Дождусь разрешения на эксгумацию… Я всю жизнь рассказываю истории – не считая последних четырех лет, – но вряд ли сумела бы сочинить историю о том, что моя тетя вовсе не умерла в тот год, когда мой муж ушел к другой женщине. Понадобилась бы фантазия побогаче!

– Может, он ни к кому не ушел и ждет тебя.

– Как же, ждет он… Мой бывший муж сейчас отдыхает на Маврикии со своей новой наядой и нашей дочерью… Так что меня он вряд ли ждет.

– Не будь так уверена.

– Перестань, Жак, мне не десять лет, я не нуждаюсь ни в утешениях, ни в обмане: «Сейчас тебя комарик укусит, совсем не больно…»

Он обнимает меня и идет к двери.

Я спрашиваю вслед:

– Ты, случайно, не фотографировал Колетт в последние несколько лет? Незаметно, телефоном…

– Она бы ни за что не позволила, да я бы и сам не стал… исподтишка. Считал, что защищаю ее своим молчанием.

– А как ты решал проблему с лекарствами?

– У меня всегда есть запас, я регулярно снабжал Колетт, каких-то особых проблем у нее не было. Давление, артроз неизбежно появляются к концу жизни у многих людей. Я давал ей кроверазжижающие препараты, парацетамол. Так-то вот…

– Понимаю. Но на сей раз она умерла по правде.

Он печально улыбается.

– Позвони, когда получишь разрешение.

– Как будешь объясняться с полицейскими?

– Скажу, что, придя в 2007 году в дом Колетт Септамбр, я констатировал ее смерть. В собственной постели, в спальне. И никогда не признаюсь, что она в тот момент стояла рядом со мной. Никогда.

27

Я убрала кассету № 20 с надписью «Эме Шовель, чернокудрый футболист» в пластиковую коробку.

Судя по всему, Колетт собирала коллекции всю жизнь. Сначала – футбольную, позже – «кассетную». Она испытывала непреодолимую потребность описывать текущие и пережитые события и хранить эти записи. Я глаз не сомкнула – выбирала следующую кассету. Хочу послушать продолжение № 7. Запись о Бланш. О незнакомке, умершей в моей комнате в доме Колетт. Фотографии на стенах, в том числе портрет льва, вернее львицы Найи, которую упомянула Бланш, и «монстров», подтверждают мое предположение. Я вставляю кассету в магнитофон.

КОЛЕТТ

Сегодня 9 января 2003 года.

Получается, она продолжила не сразу, только через два дня. Интересно, Бланш была рядом?

КОЛЕТТ

Знаешь, Аньес, люди по большому счету не вглядываются друг в друга. Спрашивают: «Как дела?» – но ответа не ждут, он им неинтересен. Если одна девушка похожа на другую, они считают это волей случая. На случай можно свалить все что угодно.

Звонит телефон. Она не останавливает запись. Воображаю ее лицо. Может, это я пытаюсь дозвониться из Америки, и она думает: «Аньес перезвонит позже, не стану прерываться». Какой был день 9 января 2003-го? Вторник? Я представить не могла, набирая номер, что другая женщина живет рядом с тетей, в «моей» комнате.

КОЛЕТТ

Итак, люди нелюбопытны, им нет дела до экстраординарных событий. Живут, как умеют. В десять лет нас с Бланш было не отличить друг от друга: две девочки одного роста, с темными, чуть вьющимися волосами, забранными в хвост. В школе тех времен мальчишки носили короткую стрижку, а девочки аккуратно убирали волосы от лица.

У нас светлая кожа, пухлые губы, карие миндалевидные глаза, черные брови и ресницы. Я никогда не понимала, откуда взялась красота моего брата. Родители и наша младшая сестра Даниэль были, по сути, уродливы, у меня