Камень небес - Валерий Викторович Дмитриевский

– Откуда ты знаешь?

– Интересуюсь. В конторе-то почаще, чем ты, ошиваюсь… Лицензии он сразу оформил на всё, что мог. У меня бы ума не хватило. А теперь будет торговать ими потихоньку. Там же всё схвачено.

Виток сидел молча и смотрел на сопки. Пётр сел на траву рядом.

– У нас, дорогой мой, теперь капитализм. А как нам говорили про него раньше? Там нет справедливости, там человек человеку волк. Это потом всё развернули наоборот, послушаешь – так просто райская жизнь скоро наступит… Для кого-то, может, и наступит. Для Мишки и компашки его. А для нас шиш. Так что хоть зубами, хоть когтями, но должен ты себе хату выскребать.

– Да не могу я так, пойми ты. Чем я тогда лучше Мишки буду?

Пётр ткнул его кулаком в бок.

– Я узнавал у Дваждыкентия – по квартирам только предварительное решение было. Ещё ничего не утверждали, ордеров не выписывали. Так что пиши заяву и не заморачивайся.

3

Хотите верьте, хотите нет, но эта моя комната сама себе не нравится.

«Парень из преисподней»

Виток давно мечтал о своём доме. До того надоела общага с её вечным шумом, галдежом и гулянками, куда постоянно подселяли бесприютных индивидов со смутным прошлым и полным отсутствием изящных манер. Часто это были персонажи, недавно вышедшие на свободу из мест, как принято говорить, не столь отдалённых, которые, имея опыт жизни среди суровых нравов и в условиях постоянного смирения плоти, пытались приспособиться к вольной жизни именно в геологии, – тем более что она всегда охотно принимала всех, кто был годен к тяжёлому неквалифицированному труду в отрыве от очагов цивилизации. В полевых условиях они проявляли (за редкими исключениями) такое трудолюбие, что хоть значки ударников навешивай, а то и медали, и пахали на проходке канав и шурфов с утра до вечера без выходных, потому что заработок зависел «от кубов»: больше накопал – больше получил. Виток иногда даже притормаживал кое-кого – однажды невысокий, худощавый мужичонка сказал ему, что не надо сооружать над шурфом вороток для подъёма бадьи с породой: «Чё время-то терять? И наряд неохота на двоих делить». – «Так проектная глубина – пять метров. Ты оттуда лопатой будешь кидать?» – спросил его Виток. «По такому грунту я и с шести кидал», – заявил мужичонка, и Виток почему-то ему поверил. Но по технике безопасности ручная выкидка породы разрешалась только до двух с половиной метров, и Виток всё-таки распорядился установить вороток: мало ли что может случиться, отвечай потом. Мужичок был очень недоволен, но, похоже, не столько потерей времени и денег, сколько отнятой возможностью показать свою удаль.

Но всё менялось, когда работяги прилетали в посёлок на отгулы или на увольнение в конце сезона. Получив в конторе свои длинные рубли, они несколько дней предавались таким диким оргиям, что древние римляне наверняка позавидовали бы. Откуда-то в их обществе появлялись весьма поизносившиеся гетеры, сильно проигрывавшие античным в красоте и образованности. И поскольку у «патрициев» гонору было выше крыши, они дрались из-за них между собой (да, впрочем, и по любому поводу), мирились, распив очередной «пузырь», и снова дрались, производя в общежитии невероятный шум и превращая комнаты в конюшни. Иногда бывало, что кого-то несильно резали, и тогда соседям приходилось искать участкового Самедова, который сначала препровождал виновника в свою «кандейку», а потом отправлял в городскую КПЗ[2]. До смертоубийства дело не доходило, но Виток, если был в это время в посёлке, уходил ночевать к Петру, потому что от кого-нибудь могло прилететь и ему – просто так, от избытка чувств. Да и всё равно в такие дни, он, как ни закрывал голову подушкой, заснуть в своей комнате не мог.

Пирушка заканчивалась самое большее через неделю, когда заработанные за несколько месяцев деньги разлетались неизвестно куда, и тогда решившие остаться на зиму кадры приходили в комнату к Витку, сильно извинялись за имевшие быть беспорядки и просили срочно отправить их в какую-нибудь разведочную партию, где накормят, напоят и спать уложат, а главное, снова дадут заработать. Прочие как-то ухитрялись перебазироваться на Большую землю, чтобы по весне попытать счастья снова.

С годами Витку стали чрезвычайно докучать эти «фестивали» в редкие недели домашних побывок. Однако на свой дом можно было рассчитывать, только заимев супругу и детей. Виток же, потеряв всякую надежду на устройство личной жизни, сознавал, что мечта так и останется мечтой, и стремился как можно реже появляться в посёлке в том числе и от тоски по несбыточному.

Но и теперь, став главой семейства, Виток не надеялся, что у него получится свить здесь настоящее родовое гнездо. Хотя Северо-Майская экспедиция (а теперь – АООТ «Северомайгео») располагалась в посёлке больше сорока лет, квартирный вопрос так и не был решён полностью. Многие жили в малосемейках – таких же общежитиях, что и у Витка, разве что без примеси контингента вольных искателей приключений. Они были построены в те годы, когда за благо считалось иметь хоть плохонькое, но бревенчатое жильё, а не землянку или засыпушку. Со временем появились и добротные брусовые дома, и новая кирпичная двухэтажная контора с лозунгом на фасаде: «Богатства недр – Родине!», но малосемейки продолжали существовать. А в условиях, когда денежный поток из центра почти пересох, превратившись в маленький ручеёк, на четыре квартиры, о которых говорил Пётр, было достаточно претендентов.

Под танковым напором Петра Виток всё-таки написал заявление и понёс его в разведком экспедиции. Председатель профсоюзной первички Иннокентий Викентьевич Морозкин, известный в народе как Дваждыкентий, грузный седой мужчина на шестом десятке, бывший маркшейдер, сидевший в этом кресле почти двадцать лет, прочитав листок, затуманился и, почмокав губами, произнёс:

– Ну что, правильно написал. Одобряю. Пора тебе расставаться с этой… богемой неприкаянной. Но, боюсь, не по адресу ты пришёл.

Виток удивился:

– Как не по адресу? Жильё всегда профсоюзы распределяли.

– Всегда-то всегда, – сказал Дваждыкентий, подняв палец, – но совместно с администрацией. Только старая метла теперь по-новому метёт. Генерал сказал, что обойдётся и без профсоюза. Так что я этот кабинет скоро покину. Да и кабинета не будет – наш Михал Лексеич задумал тут комнату для релаксации сделать.

– Чего-чего? Это что за зверь?

– Релаксация-то? Восстанавливаться здесь, значит, будут после нервной работы. Бильярд поставят, бар с напитками, телевизор. Музычка, значит, тихая, на окнах шторы, на стенах картины. Всё как у белых людей.

– Ну,