Камень небес - Валерий Викторович Дмитриевский

4

И каждый должен знать, на что он может претендовать.

«Улитка на склоне»

– Ну что, дали ход челобитной твоей? – поинтересовался Зарицкий, когда Виток вошёл в кабинет. Он стоял у стены и заполнял календарь погоды, который сам же и расчерчивал ежегодно на листе ватмана вот уже лет пятнадцать. В своё отсутствие погоду каждого дня он поручал отображать чертёжницам из камеральной группы. Регулярно Пётр доставал листы за прошлые годы и пытался делать прогнозы на завтрашний день, на неделю и на месяц вперёд. Что-то иногда сходилось, и он радовался так, будто предсказал солнечное затмение.

Виток сел за стол, бросил заявление на карту золотоносности речки Орколикан и пожал плечами.

– Я ничего не понял. Дваждыкентий сказал – я уже не уполномочен. Мишка сказал – я не против, но пусть решает разведком. А его вроде как и нет уже.

– Так ты отдал заявление или нет?

– Кому отдавать-то? Пришёл вот с тобой поговорить.

Пётр оторвался от календаря и присел на край стола.

– Дело же ясное. Мишка демократичностью своей решил помахать перед всеми. Он бы всё равно тебе не отказал. Если уж тебе отказывать, то кому тогда и выделять…

– Он так и сказал: «Демократия у нас или нет?» – вставил Виток.

– Ну вот, я же его насквозь… Ему, видишь, надо продемонстрировать, что прислушался к голосу общественности. Тут ведь кого-то придётся отодвинуть, решение-то было, хоть и предварительное. А он не хочет на себя это брать. Люди надеются, а тут раз – и отлуп. Шишки на Дваждыкентия полетят, а ему уже всё равно будет… Хитро крутанулся наш генерал. Но тебе-то, по-моему, без разницы.

Виток взял карандаш и стал рисовать на заявлении парусный корабль.

– Что сидишь – неси свою цидулю обратно Морозкину, – услышал он голос Петра. – Да ты чего делаешь-то? Испортил документ… Переписывай.

– Да не могу я так, – вяло сказал Виток. – Не надо никого двигать. Ну что я этому отодвинутому скажу? Я здесь ещё долго жить собираюсь.

– Вот снова он за своё! – Пётр замахал руками. – Настучать бы тебе по бестолковке! Ведь договорились же по-хорошему, а ты опять выступаешь?

– Что ты, как мельница, руками-то крутишь… Поставь себя на моё место, тогда и крути.

– А я бы на твоём месте пришёл к Дваждыкентию и сказал: «Дорогой товарищ, сколько я народу вперёд себя пропустил, теперь пропускать не буду, моя очередь». Вот бы что я на твоём месте сотворил.

– Врешь ты всё. Ты бы так же…

– И ничего не так же! – уже в голос закричал Пётр. – Не ломай комедию, б-божий одуванчик!

Дверь приоткрылась, из коридора просунулась чья-то голова. Показав заглянувшему обе ладони, Пётр сел на подоконник.

– Ты бы хоть узнал сначала, кому там эти квартиры раскидали, – сказал он уже спокойно. – Ладно, Чижов, бульдозерист с Октокита, он давно в своей халупе засыпной мается. Или Ярощук Женька, тот, как и ты, по полгода дома не бывает, жена всё время сама что-то там подколачивает, подпиливает, подкрашивает. Дом-то старый… Ну, Сипягину вроде и так положено, раз его сюда притащили. А вот Вадим Житов. Парень местный, у отца дом шикарный, тот один в нём живёт. А жена у Вадима в лесхозе работает и тоже на очереди там стоит… Жил бы с отцом, помогал ему. Или от лесхоза квартиру дожидался. Нет, они, видишь, и туда, и сюда записались. Где быстрее получится. Вот его-то можно и подвинуть, хотя очередь его подошла.

– Ты откуда всё знаешь? – удивился Виток. – Дваждыкентий что – отчитывался перед тобой?

– Так я же интересуюсь! И, как видишь, это иногда пригождается. – Пётр слез с подоконника и подошёл к Витку. – Переписывай заяву свою да иди, куда тебя Мишка послал. В смысле, к Кентичу. Пускай всё будет демократично. И прекрати себя в жертву приносить по любому случаю. Ты бы лучше о Даше подумал с Маришкой, чем о других заботиться.

Пётр сел на край стола, потом вскочил.

– Нет, я, пожалуй, с тобой пойду. А то опять чего-нибудь выкинешь.

Виток достал резинку и стёр паруса.

– Ну если только вместо Житова… Да не ходи ты за мной, сам отнесу.

«Может, и вправду со стороны это на кокетство похоже, – размышлял он, шагая по коридору к лестнице. – Тогда нехорошо. Получается, ломаюсь, как барышня, позволяю себя уговаривать. Ну их к чёрту, все эти антимонии. Проще надо быть».

На лестнице он встретил геофизика Вадима Житова. Тот, взбегая по ступенькам, поздоровался, Виток ответил: «Привет» и замедлил шаг, силой загоняя обратно в норку выползшего было червячка сомнений. – «Если всё так, как говорил Пётр, обойдётся он пока».

Он оглянулся. Житов уже скрылся за углом коридора. Виток вздохнул и спустился на первый этаж.

В разведкоме на столах высились стопки каких-то бумаг, перевязанные шпагатом брошюры, валялись чистые бланки разных удостоверений и членских билетов. Дваждыкентий упаковывал всю эту макулатуру в картонные коробки из-под зелёного горошка, мясных субпродуктов («ухо-горло-нос, сиська-писька-хвост»), кильки в томате и бог знает чего ещё. Виток подошёл к столу и стал перебирать «корочки». «Профсоюзный билет», «Ударник коммунистического труда», «Победитель соцсоревнования», «Лучший по профессии»…

– Думаешь, пригодится?

Морозкин обернулся.

– Да кто его знает. Жалко сразу выкидывать… А ты чего опять пришёл?

– Генерал отправил. Сказал, чтобы ты комитет свой собрал и решение принял по моему заявлению.

Дваждыкентий сел на стул.

– Чего он мудрит, чего мудрит… Кого я соберу – они все уже знают, что нас разогнали. На что Клюиха боевая баба – и то рукой махнула. Ходила вчера к нему, возражения свои высказывала… Пришла вся белая. Ничего не сказала, обратно к себе в дробилку ушла. Видать, чем-то он её прижучил…

– Может, и правда… – начал Виток, но Морозкин заговорил снова, словно продолжая ещё тот, первый, разговор с Витком, – видно, никак не мог успокоиться и всё время думал о том же:

– Ладно, путёвки перестали выделять, да и денег мало на все дела – пережили бы, потом бы, глядишь, и наладилось. Но главное, что без нашего согласия уволить он никого не мог! Вот ведь что главное. А теперь кто работягу защитит? Да и вас, интеллигентов, белую кость. Как начнут сокращать – только перья полетят…

Морозкин махнул рукой. Виток не знал, что сказать. Он, получается, действительно здорово отстал и только сейчас начал заглядывать в закоулки общественной жизни, в которой в прежние годы никак не