Лицом вниз. Антология греческой прозы XIX века - Александрос Пападиамандис

же направилась к очагу, рядом с тюфяком больной, лежащим прямо на полу; проверив огонь, Хадула увидела, что он наполовину погас. Она вынула дрова и сухие ветки из вороха в углу, бросила их в очаг, подула и вновь разожгла огонь. После взяла стоявший на очаге ковшик, наполнила его водой, достала из своей корзинки стебельки и, бросив их в ковшик, поставила вариться настой.

Затем, показав на роженицу, Хадула прошептала ее матери:

— Не буди ее… Коль скоро она сама проснется, пущай выпьет это.

Та кивнула. Франгоянну продолжала дуть на огонь. Теща пастуха, глядя на нее в недоумении, хотела было снова спросить, как старуха оказалась у них в такой поздний час, но не решилась. Ее дочь перенесла тяжелые роды, и она боялась, как бы та не проснулась и не испугалась.

Девочка двух дней от роду, злополучное дитя, что пришло на этот свет для грехов и страданий, лежала в своей колыбельке, и ее тяжелое дыхание нарушало общую тишину. Время от времени, когда ее хрипы становились мучительными и девочка была готова проснуться и закричать, бабка начинала убаюкивать ее всего парой букв: «Сп, сп, сп, сп!», — и казалось, что эти буквы (которые были первыми буквами слова «спи», а также «спокойно»), если их повторить много раз, в самом деле оказывали какое-то необъяснимое влияние на дитя, завораживая его.

Шли часы. Уже два раза пропел петух. Стожары давно преодолели половину неба. С противоположной стороны хребта, где находились другие хижины пастухов, послышались отдаленные крики петухов. На них тут же ответили петухи из курятника Лирингоса.

Роженица проснулась. Мать дала ей выпить настой, который приготовила Франгоянну.

— Крепись, девочка моя, — сказала та девушке ласковым голосом.

— Кто ты? И как ты тут оказалась? — спросила ее роженица.

Она смотрела на старуху с недоумением и не узнавала ее.

— Господь послал меня, — уверенно ответила Янну.

— Благо, что ты пришла, — согласилась мать роженицы.

И в самом деле, вначале внезапное появление Янну смутило ее, но затем она признала, что опытная знахарка скрасила их одиночество.

Глава 14

На рассвете младенец проснулся и стал плакать. Франгоянну снова начала распоряжаться в доме. Она предложила роженице дать ребенку грудь, чтобы посмотреть, есть ли у нее молоко. В то же время снаружи послышался шум и затем голос:

— Мама! Мама, вы спите?

Это Лирингос звал свою тещу.

Та, узнав его голос, встала и подошла к двери.

— Иди-ка сюда, подсоби мне, — кричал Лирингос. — Я же один, без подручного.

Казалось, что ему совсем не было дела до здоровья роженицы-жены и ребенка. Его привела срочная нужда, и он звал свою тещу, чтобы та помогла ему в утренних пастушьих делах, то есть, по всей видимости, вывести скот из загона, подоить его и тому подобное.

— Мне одному это совсем не по плечу, черт побери! Нужно иметь четыре руки! — добавил он, как будто оправдываясь.

Теща побежала ему на помощь. Франгоянну осталась одна с роженицей и младенцем.

Молодая женщина вновь задремала и не очень поняла, что ее мать вышла. Через некоторое время она, проснувшись, спросила:

— Где матушка?

Франгоянну, считая, что сон поможет роженице восстановить силы, промолчала. Она знала: лучше не разговаривать с тем, кто находится в горячке или бреду, это больше вредит, нежели приносит пользу. Роженица тут же уснула.

Девочка вновь заплакала, тихо и жалобно, но очень надоедливо. Франгоянну, позабыв о муках совести, что преследовали ее на черных крыльях снов, вновь начала размышлять, терзаемая свирепой реальностью:

«Ах, как же прав бедняга Лирингос! “Все девки да девки, о горе!” Каким облегчением для него и его несчастной жены стала бы смерть этого ребенка! Ах, если бы Всевышний забрал ее! Она ведь еще совсем маленькая, и ее потеря не принесет большого горя!»

И тут старуха подумала: а где же старшие дочки Лирингоса? Она вспомнила, что когда шла к хижине, то проходила мимо другой пристройки, пониже. Это была крошечная избушка тещи Лирингоса, и старухе показалось, что внутри кто-то храпит. Наверное, они там, остальные дочери Лирингоса, спят вместе с молодой незамужней теткой.

Словно в порыве безумия и обмане сна, Хадула протянула руку к люльке, где рыдал младенец. Она сомкнула пальцы на шее ребенка, словно щипцы, чтобы задушить его… И вдруг почувствовала дикую радость от того, что душит маленькую девочку. Хадула подумала, что ребенок некрещеный и что если она его убьет, то это будет двойной грех. Пришедшая мысль на мгновение остановила старуху, но в конце концов она решила отбросить все сомнения. Четырьмя пальцами она обхватила шею младенца…

Но неожиданно на маленькой веранде послышались шаги, и дверь, которую теща Лирингоса прикрыла, не заперев на засов, настежь распахнулась от толчка снаружи.

— Здесь живет Лирингос, чабан? — спросил появившийся в двери человек.

Это был жандарм, в наполовину расстегнутом и вздувшемся на груди кителе, в сбитой набок фуражке, с закрученными усами и с тулупом, свернутым и висящим у него на левом плече.

Внутри перед иконами мерцала лампадка. Огонь вновь погас от золы. Потухший светильник висел под маленькой полкой очага. Стояла темнота. Снаружи светало, и вот-вот должно было взойти солнце.

Мужчина не видел ничего, кроме смутных теней. Роженицу, лежащую на матрасе, похожую на бесформенную массу, младенца, тяжело дышавшего и покачивавшегося в заменявшем люльку корыте, и Франгоянну, что сидела словно призрак, протянув руку к ребенку.

Франгоянну замерла с вытянутой рукой. Ею овладел ужас, страх, смятение. Через секунду она пришла в себя и осознала, какая над ней нависла опасность.

Прямо позади нее, на северной стороне дома, было приоткрыто маленькое окошко; подгнившее и отсыревшее, оно плохо закрывалось. Старуха, вскочила, как ошпаренная, повернулась к окну и, едва отдавая себе отчет, открыла его и выпрыгнула наружу. Она беззвучно приземлилась на траву и солому. Расстояние между низким окошком и землей было в полсажени.

Но Хадула забыла забрать с собой посох и корзинку, стоявшие рядом с ней на полу. Поразительно, насколько она растерялась. Старуха вспомнила о них, только когда поднялась с земли и побежала; тогда она подумала: может, есть какой способ вернуться за ними, вдруг ее преследователи ослепнут и не заметят ее?

Но она все бежала без оглядки, пока не добралась до леса, в котором знала много разных тропинок. Она не оборачивалась… Старуха была уверена, что оба сыщика не сразу поймут, что случилось, и не бросятся догонять ее.

И в самом деле, стражи порядка поначалу растерялись. Их вместе с помощником прокурора (сей воодушевленный жрец Фемиды, что бы ему ни