Книга Гусыни - Июнь Ли

Когда почтальон обратился к сестре, та сказала ему, что сердце мужчины должно быть разбито на тысячу осколков, но только один раз. Она подумала, что будет лучше, если его сердце разобьет та, кому она доверяет. Теперь, по ее словам, он сможет выйти в мир и сам разбивать сердца. Это все, что она и ее лучшая подруга могли для него сделать.

– Какая странная концовка, – сказала я.

– Странная только потому, что большинство читателей захотят, чтобы они полюбили друг друга, – возразила Фабьенна. – Нам следует помнить: никогда нельзя давать людям то, чего они хотят.

– Означает ли это, что мы тоже не должны давать друг другу то, чего мы хотим?

Фабьенна взмахнула рукой, как будто намеревалась дать мне оплеуху.

– Ты полная бестолочь. Конечно, мы разные. Мы с тобой как…

– Близнецы? – попробовала угадать я, когда она вдруг замолчала. – Один человек?

– Нет. Мы с тобой как день и ночь.

– Что ты имеешь в виду?

– Есть ли час, который не был бы ни дневным, ни ночным? – отозвалась она. – Нет. Так что, как видишь, вместе мы с тобой охватываем все время, и у нас есть все.

♦

Еще до того, как наша книга вышла в Англии, произошло кое-что странное. Некая миссис Таунсенд написала мне из Лондона, представившись поклонницей моего творчества, и предложила навестить меня в начале декабря. Письмо было отправлено месье Шастену, и тот переслал мне его вместе со своим письмом. Он объяснил, что миссис Таунсенд связалась с ним, когда вышло французское издание, а позже встретилась с ним в Париже. Они обсуждали мое будущее, и миссис Таунсенд – писал месье Шастен – сделала неожиданное предложение. Он предоставит ей самой обсудить детали с моей семьей, поскольку не чувствует себя вправе раскрывать ее план или принимать решение за меня. Тем не менее он написал, что полностью одобряет предложение миссис Таунсенд. В конце письма он спросил, закончила ли я роман, который обещала прислать.

– Разве ты не отправила ему роман? – спросила Фабьенна, прочитав оба письма. – Я думала, ты отправила его вчера.

Я закончила переписывать своим лучшим почерком книгу, которой Фабьенна дала странное название «Le Cœur Dans la Poste» – «Сердце на почте». Я не понимала смысла этого названия. О чьем сердце она думала – о сердце юного почтальона или о сердце одной из девушек? Фабьенна велела мне отправить книгу и принялась рассуждать о том, что мы напишем дальше. Однако накануне я нашла отговорку, чтобы не ходить на почту. Новый почтальон, мужчина моложе месье Дево (но не такой молодой и красивый, как тот, которого мы сделали героем нашей книги), был довольно приветливым, но мысль о том, чтобы пойти на почту, меня угнетала. Мне пришлось бы вступить с ним в разговор. Даже если бы он и не стал подробно меня расспрашивать, то все равно посмотрел бы на адрес, и жители деревни в мгновение ока узнали бы, что в посылке. Если писать книги – это игра, я бы предпочла, чтобы она оставалась только моей и Фабьенны. Однако, как и в случае с игрой на школьном дворе, рано или поздно другие решали, что тоже могут принять в ней участие.

– Отправлю сегодня, – пообещала я. – И отвечу на письмо месье Шастена.

– Почему? У тебя странный голос. В чем дело?

– Когда это закончится?

– Не волнуйся, – ответила она. – Мы не будем заниматься этим вечно, но еще некоторое время продолжим. Ничего лучше мы пока не нашли, так ведь?

♦

Миссис Таунсенд была невысокой, но казалось, будто она возвышается над всеми, кого встречает. Ее волосы с перманентной завивкой, жесткие и будто стальные, заставили меня задуматься, как ей удается спать в удобной позе, не причиняя вреда шее. Сшитый на заказ костюм и строгие туфли на каблуке были бы уместны в Париже, но здесь, в Сен-Реми, она была в них похожа на одну из тех придворных дам, которых мы видели на картинках в учебниках по истории, – единственная причина, по которой вы воспринимаете их всерьез, заключается в том, что они так безупречно выглядят. Миссис Таунсенд носила нитку жемчуга, и позже, когда я узнала ее получше, мне часто казалось, что этот жемчуг нежного оттенка кажется на ней суровым и холодным. Она выглядела суровой и холодной в чем угодно. Миссис Таунсенд была из тех людей, чье одобрение вы, как вам кажется, должны заслужить, хотя и не понимаете почему. Она была неприветлива, но справедлива. Возможно, бог тоже такой.

Миссис Таунсенд приехала ближе к вечеру, и мне сообщили об этом только в конце учебного дня: учительница сказала, что заходила моя мать и просила прийти домой сразу же после уроков. К тому времени миссис Таунсенд уже убедила моих родителей принять ее предложение. Мне предстояло поехать в Англию и поступить в ее школу, которая, по ее словам, представляла собой место, где после строжайшего отбора получают образование самые умные девочки со всего мира. В школу меня примут при условии, что я на целый год останусь там под строгим надзором и не буду навещать родителей. Миссис Таунсенд объяснила, что таким образом я получу от учебы в школе максимальную пользу. «Ты станешь нашей самой юной ученицей», – сказала она и добавила, что большинство девочек проводят там год, прежде чем стать частью общества. «Но тебе это пойдет только на благо, поскольку ты сможешь равняться на девочек постарше. Я, разумеется, готова к тому, что ты будешь отставать по всем предметам, за исключением французского, и это еще одна причина, чтобы ты как можно скорее оказалась под надлежащим руководством».

Мы сидели за обеденным столом, я – по одну сторону, родители и миссис Таунсенд – по другую. Пока миссис Таунсенд говорила, отец разглядывал деревянную столешницу, но в нужные моменты кивал в знак согласия. Взгляд матери казался рассеянным.

– Но нам это не по карману, – сказала я, когда родители ничего не возразили.

– Это не твоя забота, – ответила миссис Таунсенд и объяснила, что, как уже говорила моим родителям, она нашла для меня покровителей.

– Но почему?

– Почему покровители вкладывают деньги в твое образование? Потому что ты показала себя выдающейся девочкой.

Похвала из ее уст, произнесенная строгим голосом, прозвучала скорее как обвинение. Сказать в свою защиту мне было нечего.

– Когда вы хотите, чтобы я поехала в школу? – спросила я.

– Сразу после Нового года. Полагаю, ты не найдешь смысла задерживаться