Книга Гусыни - Июнь Ли

Он с ними встречался, и я подозревала, что он не считает их подходящими для этой роли.

– А как насчет месье Базена?

– Ты имеешь в виду фотографа? О нет, конечно нет! – воскликнул месье Шастен.

– Сколько мне должно исполниться, чтобы я сама могла заниматься своими делами? – спросила я.

– Мы можем обсудить это позже. Не обязательно принимать решение прямо сейчас.

Вернувшись домой, я сказала Фабьенне, что месье Шастену не терпится увидеть нашу следующую книгу. По правде говоря, я не была уверена, что история любви молодого почтмейстера и лучшей подруги его сестры представляет интерес, но Фабьенна, похоже, верила в то, что мы написали.

– Как ты думаешь, когда мы перестанем писать книги? – спросила я Фабьенну.

– На следующей неделе. Мне нужно еще кое-что придумать, и книга будет готова.

– Я имею в виду, на этом все закончится? После этой книги мы не станем писать следующую, да?

– А что, ты не хочешь?

– Не вижу, как это поможет нам переехать в Париж, – сказала я.

– Конечно, не видишь.

– А ты видишь?

– Вот что я знаю: если мы перестанем писать сейчас, то никогда не попадем в Париж, – ответила Фабьенна. – Понимаешь, это что-то вроде игры. Мы не знаем, когда она закончится, но раз уж мы начали, а другой игры у нас сейчас нет, то вполне можем продолжить эту.

Это была самая длинная игра, в которую мы когда-либо играли. Обычно терпение заканчивалось именно у Фабьенны.

Деньги за книгу – мою половину, после того как месье Дево разделил гонорар между мной и Фабьенной, – я отдала родителям. Я видела, что они счастливы, но этого счастья было недостаточно для каких-то перемен. Некоторые люди с возрастом становятся крикливыми и сварливыми. Мои родители, в одночасье постарев после смерти Жана, выглядели усохшими, подавленными и делали теперь все более медленно.

В школе учителя, казалось, начали относиться ко мне с чуть большим уважением. Некоторые девочки расспрашивали о моей книге и о поездках в Париж. Будь я другим человеком, я воспользовалась бы этой возможностью, чтобы завести друзей и занять более выгодное положение в маленьком школьном сообществе, но я не видела смысла что-то менять. Женевьева, неизменно преданная мне несмотря на то, что я проявляла к ней лишь прохладную приветливость, сообщила мне, что кое-кто из девочек поговаривает, будто, заделавшись писательницей, я стала высокомерной и замкнутой.

♦

Через неделю пришло письмо от месье Шастена. Наша книга будет переведена на английский язык и следующей весной выйдет в Великобритании и Соединенных Штатах. Я показала письмо Фабьенне.

– Думаешь, это нам поможет? – спросила я.

– Нам поможет что угодно, – ответила Фабьенна.

– Возможно, однажды мы уедем в Америку.

– Зачем?

– Найдем там работу, – сказала я. – И поселимся вместе.

– Только вдвоем?

– Да, – ответила я. – Нам ведь больше никто не нужен, правда?

Фабьенна странно на меня посмотрела. Это был не один из ее обычных взглядов, дразнящих, презрительных или насмешливо-ласковых. Я знала каждое выражение ее лица, как и она знала каждую мою мысль. Но сейчас ее глаза выдавали что-то еще. Тревогу. Недоверие. Даже враждебность.

– Я серьезно, – сказала я. – Не думаю, что нам нужны мужья или дети, верно?

– Ты мечтательница, – пожала плечами она.

Я покачала головой и сказала, что это она придумала игру в писательство, а я только подчинялась, и буду делать все, чего она хочет.

– Я не это имею в виду, – сказала она. – Ты думаешь, все делается не просто так и, что бы мы ни делали, позже это будет иметь значение. И ты думаешь, что все, происходящее сейчас, приведет к чему-то хорошему в будущем.

– Я так думаю? – удивилась я.

Часто мне было нужно, чтобы она сказала мне, о чем я думаю.

– Так думает большинство людей, – ответила она.

Отсутствие ехидства в ее словах было непривычным. Фабьенна не болела. Она редко уставала. Но что-то в ее голосе напоминало тон усталого или больного человека.

– Я такая же, как большинство?

– Нет ничего плохого в том, чтобы быть такой же, как большинство. Но лично я, – сказала она, – ничего не делаю с какой-то великой целью.

– Тогда для чего же?

Фабьенна посмотрела на меня так же, как посмотрела бы на раненую птицу, прежде чем свернуть ей шею. За всю мою жизнь никто больше не смотрел на меня с такой нежной жалостью.

– Не думаю, что ты понимаешь, – произнесла она.

– Так объясни, – взмолилась я. – Чего я не понимаю?

– Твоя проблема в том, что ты мало думаешь и мало что чувствуешь, поэтому тебя легко развлечь и порадовать.

– Я мало думаю, потому что ты думаешь за меня, – оправдалась я.

– Вот именно, – кивнула Фабьенна. – Я не против думать за нас обеих, но что ты можешь сделать для меня?

«Разве я не делала все, что она велела?» – подумала я.

Фабьенна достала из кармана складной нож.

– Закрой глаза, – велела она. Я закрыла глаза и почувствовала, как она взяла меня за левую руку и закатала рукав до локтя. – Не открывай глаза, – приказала она.

Я почувствовала, как мне в предплечье вонзилось что-то острое, и она шикнула на меня прежде, чем я успела издать хоть звук. Я подумала, не собирается ли она перерезать мне вену.

– Что ты чувствуешь? – спросила она.

– Нож.

Она сильнее надавила кончиком ножа и провела им по моей руке.

– А теперь? Больно?

– Чуть-чуть.

Она отпустила мою руку и велела мне держать глаза закрытыми.

– А теперь что чувствуешь?

– Ничего.

Она велела мне открыть глаза. Рядом с моей невредимой рукой лежала ее рука: до самого запястья спускался красный порез, сочившийся каплями крови. Порез был удивительно аккуратным.

– Ты его не чувствуешь, так ведь? – спросила она. – Да, я могу думать за нас обеих, но можешь ли ты делать остальное – чувствовать за нас обеих? Нет, это… – Она вытерла порез большим пальцем и опустила рукав. – Это доказывает, что ты не можешь чувствовать за нас.

Если бы она порезала мне руку, то тоже не почувствовала бы моей боли, но я этого не сказала.

Фабьенна сложила нож и убрала в карман. Изменившимся тоном, как будто ничего необычного не произошло, она сказала мне, что придумала концовку истории о любви.

Исходя из того, что мы уже написали, я была уверена: почтальон наконец завоюет сердце своей возлюбленной. Но нет, это не входило в планы Фабьенны. Девушка отвергла молодого человека, сказав, что никогда ничего к нему не испытывала. Но этого не может быть, возразил он; он думал, что их связывает нечто особенное. Любых двух людей что-то связывает, ответила девушка. Но, чем бы это