Крейсер «Суворов» - Александр Ермак

– Потянет.

Потом начинается уборка в малых рундуках – «рундучках». В этих ящичках, похожих на почтовые, хранятся мыло, зубная паста, щетка, конверты, ручки, тетради. Как и из больших рундуков, все вещицы вынимаются, внутренности ящичков моются и затем вынутое ранее аккуратно раскладывается обратно по местам.

Копаться некогда, потому что вскоре следует новая команда:

– Начать приборку на всех объектах!

Так же, как и во время обычной приборки, намыливается в «обрезе» вода. Только теперь ее не разбрызгивают по палубе. Большая приборка идет «сверху вниз»: намыливается все от потолка-«подволока» с ребристыми перегородкам-«стрингерами» до вертикальных круглых труб-«пиллерсов», на которых держатся «шконки». Все матрасы на время большой приборки выносятся на верхнюю палубу. Стирается пожарный шланг, который закреплен на переборке кубрика. Моются пищевые шкафы-«баки», в которых хранится посуда. В принципе они должны быть чистыми, потому что в них не положено хранить еду. Но когда кто-то на вахте, то ему оставляют в баке «чифан». За ним в шкаф лезут крысы, тараканы-«стасики», и гадят, конечно.

В последнюю очередь «тянется» палуба. Когда приборка кубрика окончена, то Бес берет носовой платок и лезет им в уголок самого дальнего стрингера или в хозяйственный рундук, в котором хранятся общественная гиря, спасательные жилеты, ветошь. Если найдет хоть немного грязи, то все снова придется перемывать.

Воронок быстро усвоил, что лучше не уходить со своего места приборки даже по очень большой надобности: могут «прихватить» и заставить «шарить приборку» также и на чужом заведовании.

После окончания приборки в кубрике обратно с верхней палубы заносятся матрасы. «Шконки» застилаются по-белому – «конвертиком»: так принято на крейсере – синее одеяло упаковывается в простыню. На более мелких кораблях – разных эсминцах и катерах – обычно все заправляют «по-черному»: просто укрывают постель одеялом сверху.

На приборке в кубрике все не заканчивается: по новой команде весь экипаж выходит драить верхнюю палубу. У каждого подразделения есть свой участок. На него у главного боцмана получается песок и специальные «торцы» – деревянные бруски. Ими драится уложенный на баке и юте в виде «паркета» мореный английский дуб, выдержавший бесчисленное количество штормов, солнца, ударов матросских ботинок и различных грузов.

За неделю верхняя палуба становится грязной. Поэтому не так просто отдраить ее одним лишь песочком. Для облегчения очистки в химслужбе получают также и «регенерацию», которую обычно используются в специальных противодымных противогазах. Кислородные комочки, вытряхнутые из герметичных емкостей, соприкасаясь с водой, пенятся и отъедают любую грязь, делают палубу белоснежной.

После того как подразделения продраивают свои участки, палубу скатывают водой. Песок при этом снова собирается и сдается боцманам для следующей большой приборки. Далее палубу сушат-«лопатят» специальными «лопатками» – швабрами с плоской резинкой на конце: сгоняют воду за борт через специальные отверстия-«шпигаты».

В конце большой приборки по кораблю проходит дежурный медик. Он придирчиво осматривает все кубрики и заведования: если будут замечания, то придется и перемыть, и на общем построении нелестные слова в адрес подразделения выслушать.

После приборки на корабле очень чисто. Воздух во всех внутренних помещениях становится свежим и приятным…

Конечно, Сергей уставал и от беготни, связанной с изучением корабля, и от всех приборок. Однако ничего в «суворовской» жизни особо сложного не видел. Не понимал, почему старшины в экипаже пугали их:

– Вот попадете на корабль, там узнаете, каково оно…

В экипаже первые дни было не очень сладко, но потом наладилось. И на крейсере, не сомневался Воронок, все наладится. Сергей старался не обращать внимания на прорывающееся время от времени шипение Корыта:

– Погоди, «мышонок», скоро получишь свое!..

Воронок пропускал это «предупреждение» мимо ушей. Он устало радовался тому, что попал служить на боевой корабль – на крейсер. Засыпал с улыбкой, думая о том, что уже многому научился, и ожидал, что с каждым днем будет только интереснее и легче. Однако дальше все пошло совсем не так, как он предполагал…

Сергей обрадовался, когда вернувшиеся с построения музыканты сообщили новость:

– На учения идем: переход в Совгавань.

Теперь Воронок не сомневался, что будет служить на ходовом боевом корабле: повидает море, стрельбы, и, может быть, дальние страны. Однако пребывал он в возвышенных чувствах не долго.

Перед ужином состоялось посвящение в моряки. Воронка, который вернул повязку дневального Корыту, и Удода поставили посредине кубрика. Бес налил из пожарного рожка в большой осветительный плафон забортной, уже чистой вне бухты, воды:

– Ну, давайте, опрокиньте!

Первый приложился Удод: пил мелкими глотками, прерываясь. А ему кричали:

– Остановишься или не до конца выпьешь: еще один нальем.

Кое-как Удод добрался до дна плафона, в который входило около литра воды. Потом зажал рот рукой и понесся в гальюн под всеобщие смех и улюлюканье:

– Слабак!

Бес налил новый плафон:

– Твоя очередь, Воронок.

Сергей взял посудину и, представив, что в ней водка или одеколон, осушил в несколько больших глотков. Все озадаченно ждали, что и он побежит следом за Удодом. Однако у Воронка не было никаких рвотных позывов: жесткая, соленая вода лишь чуть-чуть плескалась в желудке. Все несколько разочарованно разбрелись по кубрику.

Удод через полчаса вернулся в кубрик с зеленоватым лицом. Ему было плохо не только от обратно выброшенной воды, но и от качки. Воронок же «держал фасон». И только Сергей подумал, какой он молодец, как его подозвал Бес:

– Теперь ты – настоящий мореман и будешь жить, как все, по общим правилам. Твой карантин закончен.

Воронок был очень даже не против. А Бес продолжил:

– Начнешь бачковать на пару с Корытом. Два дня тебе, чтобы сдать допуск на дежурство дневальным и самостоятельное исполнение обязанностей на боевом посту… Вместе со всеми будешь ходить на репетиции. И чтоб твоя дудка была надраена и блестела, как у кота яйца! Кстати, моя туба тоже. Теперь ты за нее отвечаешь… Да и что б мои тельник и роба были выстираны. «Караси» и трусы можешь не стирать, а захочешь, стирай…

– Что? – не понял Воронок.

А Бес, не ответив, вспомнил:

– Да, еще будешь стирать рубашки Жабы. И еще вечером даете концерт – Корыто поможет тебе репертуар разучить. Свободен!

За ужином на Сергея напал неожиданный жор, который, видимо, был, своеобразной реакцией на морское волнение. Воронок съел несколько мисок гречневой каши: за себя и за тех, у кого во время начавшийся качки пропал аппетит. Сергей запихивал в себя ложку за ложкой и все пытался осмыслить услышанное от Беса. Воронок не сомневался, что освоит тромбон. Он был полон решимости сдать на допуск дневального и на заведование боевым постом. Но