Вношу ясность - Фрэн Лебовиц

а результат тщательно спланированных усилий, направленных на то, чтобы сделать почтовую службу ближе к народу, которому она служит. Почтовая система Гринич-Виллидж – самостоятельная структура, призванная доказать, что нигде в целом свете люди не созданы более равными, чем в центре Вест-Сайда. Так, например, в почтовых отделениях прослеживается отчетливое влияние Баухауса. Объявления о розыске выражают потребность найти скорее родную душу, чем уголовного преступника. Выбор формы диктуется покроем и тканью. И они вдохнули новую жизнь в официальный девиз почты, дополнив его в духе Гринич-Виллидж, где он звучит так: «Ни снег, ни ливень, ни зной, ни даже ночная пора не могут помешать каждому всаднику проскакать во весь опор назначенный отрезок пути. Однако оскорбленные чувства, тягостные воспоминания, застой вдохновения или прежние обязательства могут остановить гонца на неопределенный срок.[32] C’est la vie[33]». При ближайшем рассмотрении этого девиза обнажается его скрытая суть:

Оскорбленные чувства

Ситуация признается оскорблением чувств, когда обозначенный маршрут содержит один из следующих элементов:

1. Отталкивающе несоразмерная архитектура.

2. Избыточное число художников-концептуалистов. Формальное определение «избытка» в этом случае выражается следующим образом: «Покойных – более двух, живых – более одного».

3. Бодрствующие музыканты.

4. Стильные домашние питомцы.

5. Этнические рестораны с интересной кухней.

Тягостные воспоминания

1. Обстановка может навевать тягостные воспоминания, когда гонец вынужден доставить почту в район, где:

2. Он пережил сексуальный контакт, принесший ему эмоциональное удовлетворение, но и физическое увечье.

3. Он употребил в пищу карри с креветками, приготовленное без должного внимания.

4. Его пырнули ножом.

Застой вдохновения

Почтворческий застой – это тяжелое состояние, с пугающим постоянством поражающее наиболее чувствительных гонцов. Его симптомы таковы:

1. Неспособность найти точный адрес, вызванная парализующим перфекционизмом и уверенностью, что точный адрес – великий адрес, который, как ему казалось, всегда в нем зрел, – всегда будет ускользать от него.

2. Склонность превратно считывать коды и мучительные сомнения, что они, возможно, не такие уж почтовые.

3. Уверенность, что он человек конченый, что прекрасные времена срочной доставки остались позади.

Прежние обязательства

Почтальон из Гринич-Виллидж прилагает все усилия, чтобы освободить дневные часы для работы, но он, конечно, не в состоянии противостоять изматывающему ритму городской жизни и нередко обнаруживает, что все его время плотно расписано. В этом нет ничего удивительного, ведь он свято верит в изречение «Кто рано встает, тому Бог подает» и захвачен тем головокружительным вихрем, который представляет собой светская и деловая жизнь других. Один взгляд на страничку из его настольного календаря открывает следующее:

Mardi 6 avril[34]

10.30 Присутствовать на заседании правления Фонда Форда

12.00 Встреча с агентом по поводу перевода на голландский

1.00 Ланч, La Côte Basque – Барбара Уолтерс

3.30 Доклад на заседании Совета Безопасности ООН

6.00 Модный показ, 500 Club – Стивен Берроуз – прет-а-порте

8.00 Закрытый кинопоказ в отеле «Парамаунт»

10.00 Рабочая встреча за обедом – Джонас Солк – Orsini’s

Писательская стачка: ужасающее пророчество

В крупных городах нередки забастовки и демонстрации врачей, мусорщиков, пожарных и полицейских. Население всякий раз сильно досадует. Те, кого волнует общественная гигиена и безопасность, сразу же явственно представляют себе, как город заполоняют пылающие груды мусора и убийцы, разносящие заразные болезни. Впрочем, мусор на улицах, пожар в спальне, убийцы в загуле и узловые образования в легких чинят всего лишь физические неудобства. Что, если прекратят работу куда более серьезные отрасли? Итак, когда политики и рядовые граждане сталкиваются с привычными проблемами, пусть утешаются мыслью: «Да, хаос адский, хорошо еще, что это не писатели». Поверьте мне на слово: на фоне писателей даже «Международное братство водителей грузовиков» – смирные ягнята.

Пожалуйста, вообразите дождливый воскресный день в Нью-Йорке. По всему городу писатели валяются в постели (каждый – в своей), накрыв голову подушкой (каждый – своей). По росту, телосложению, цвету кожи, вероисповеданию и мировоззрению они совершенно между собой не похожи, но все в один голос жалуются на жизнь. Кто – самому себе, кто – собеседнику, непринципиально. А затем, одновременно, все писатели переворачиваются на другой бок и тянутся к телефонам. Еще несколько секунд, и каждый нью-йоркский писатель уже беседует с каким-нибудь другим нью-йоркским писателем. Беседует о том, как ему не пишется. Пожалуй, в нью-йоркских писательских кругах нет более популярной – если не считать вопроса «Кто не голубой?» – темы для разговоров. Обычно у нее масса вариаций, и каждая обязывает тебя к особой, соответствующей реакции.

Первая вариация на тему

Тебе не пишется. Звонишь другому писателю. Ему тоже не пишется. Вот здорово! Можно два часа разговаривать о том, как вам обоим не пишется, а потом пойти вдвоем в ресторан и засидеться до четырех утра.

Вторая вариация на тему

Тебе не пишется. Звонишь другому писателю. Он сидит и пишет. Это ужасно. Собеседник объявляет тебе, что не просто сидит и пишет: у него небывалый прилив вдохновения. И бросает трубку. Единственный выход для тебя, если не считать самоубийства, – позвонить какому-нибудь рок-музыканту. Это поможет снова почувствовать, что интеллектом тебя бог не обидел, и вернуться на привычную стезю – стезю писателя, которому не пишется.

Третья вариация на тему

Сидишь и пишешь. Звонит другой писатель поговорить о том, как ему не пишется. Объявляешь, что тебе сейчас пишется совсем неплохо. Он в приступе мазохизма спрашивает, над чем конкретно ты работаешь. Сообщаешь, скромно потупившись: да так, одна безделка, отдаленно похожа, скажем так, на «Идеального мужа», но, может быть, слегка смешнее. На следующий день на его похоронах ты держишь себя благородно и достойно.

У темы есть и другие вариации, но, полагаю, общий смысл вы уже поняли. Итак, как-то в воскресенье происходит нечто феноменальное. Всем до одного писателям в Нью-Йорке не пишется. Едва молва об этом распространяется по всему сообществу писателей, которым не пишется, возникает неимоверное безмерное коллективное чувство облегчения и взаимной приязни. Целый чудесный миг каждый нью-йоркский писатель думает о коллегах с симпатией. Если никому из писателей не пишется, очевидно, вина лежит не на писателях. Виноваты они – все, кто не мы. Писатели объединяются. Они намерены отомстить городу. Они больше не будут, когда им не пишется, валяться в постели за закрытыми дверями. Нет, они будут публично сидеть сложа руки – пусть все видят, что им не пишется. Они устроят забастовку. Они принимают решение провести в холле отеля «Алгонкин» сидячую демонстрацию – будут сидеть и демонстративно не писать.

Последствия начинают ощущаться далеко не сразу, но все же года через полтора население начинает замечать, что читать больше нечего.