Базельские колокола - Луи Арагон

спрос в районе Сен-Сюльпис! Госпожа Симонидзе потворствовала этой дружбе. Она боялась, что если у её дочек станут бывать одни только мужчины, то их никто не возьмёт замуж. И она придумала милую игру: она искала между сенсирцами Елены жениха для Бригитты. Она повторяла всем и всякому, что Бригитта богатая невеста. Случалось, что этим заинтересовывались. И сразу маленькая квартирка, где бывает богатая девушка, приобретала почтенность, несмотря на всю эксцентричность хозяек.

Кстати, Режис, ухаживавший за Еленой, был знаком с покойным господином Жоссом и, естественно, встречался с обеими девушками. Вполне естественно также, что к ним присоединился лейтенант Меркюро. У него были тоненькие белокурые усики и рыцарская точка зрения решительно на всё. Бригитта не умела ездить на велосипеде, Режис тоже. Скоро Елена и лейтенант стали по утрам уезжать вдвоём в Булонский лес, иногда они доезжали до самого Сюрена 8 на велосипедах, взятых напрокат у Порт-Майо, на авеню де Нейи, в магазине — «Велосипеды Пулэ»; перед дверью магазина стоял велосипед с одним огромным колесом и вторым малюсеньким, на котором когда-то господин Пулэ-старший взял первенство на амстердамских гонках. Жена его, ирландка, с лицом изрытым оспой, и с крашеными чёрными волосами, царствовала в помещении, полумагазине, полугараже. Оно всегда было переполнено, велосипеды были в моде, и её сыновья обучали молодёжь искусству педали.

Елена, с канотье на макушке, в платье с оборками (нижняя оборка по последней выдумке моды пристёгивалась на кнопках и снималась для удобства при езде), быстро научилась держаться на велосипеде; господин Пулэ-младший, в шароварах, длинных чулках и с рыжей бородой на детском лице, держал велосипед за седло. Может быть, господин Пулэ-младший даже не заметил, что Елена хороша собой. Но когда лейтенант Меркюро увидел его руку на седле, так близко от Елены, сердце его сжалось от ревности, и он понял, что влюблён.

VI

Когда Елена перестала обращать на него внимание, Режис стал заглядываться на младшую сестрёнку. У него были очень белые зубы, они снились Катерине во сне. Она вовсе не признавалась самой себе, что влюблена в Режиса… Совсем нет. Ничего серьёзного между ними быть не могло, потому что она чувствовала своё превосходство: он решительно ничего не понимал. Но в нём была какая-то сила и элегантность, и в тот вечер, когда они пошли на ярмарку в Нейи и он как дурак увлёкся стрельбой в бараке «Универсальный тир», где на чёрном фоне двигались белые трубки, верблюды, балерины, медленно качаясь вправо и влево, — белые, но не такие сверкающие, как его зубы, когда он смеялся, довольный, что попал в цель, — в тот вечер, сил нет, до чего ей хотелось его поцеловать! На извозчике, когда они ехали домой (они потеряли Меркюро, Бригитту и Елену где-то около Пезона), Катерина бросилась Режису на шею. Он был очень удивлён и счастлив, как ребёнок, для которого начинается совсем новая жизнь! Он, конечно, сейчас же решил, что теперь всё можно, и Катерина на ходу соскочила с извозчика. Он не рискнул бежать за ней. Это было где-то на берегу Сены. Катерина шла, и ей было горько, что она убежала от неловких рук этого большого парня. Она совсем потеряла голову от поцелуя, от первого в её жизни поцелуя. Но что такое Режис? Сын судьи. Его отец был членом суда на процессе Эмиля Генри 9. А сам Режис — на юридическом факультете и работает в парижском «Католическом институте». Он ничего не понимает. Может быть, любовь не такая уж важная вещь, но Катерина в этом была не уверена. И потом этот неясный страх перед беременностью. Нет, во всяком случае не Режис! За ней шёл какой-то человек, ей стало страшно. Она прибавила шагу. Если б человек просто взял её за руку, она пошла бы с ним в отель. Но ему показалось, что она убегает. Ещё было не поздно, одиннадцать часов, и всё ж таки…

На следующий день появился Режис с цветами: она чуть было не рассмеялась и постаралась представить себе того, другого, на набережной. Человек лет тридцати, фланёр. Режис старался остаться с ней наедине. Ей этого больше не хотелось. Для этого нужно было, чтобы у неё кружилась голова.

Но они всё-таки бывали вместе, и Режис старался развлекать её, водил по театрам, по местам, которые он считал подходящими для молодой девушки.

Он повёл её в католический кружок на улице Вано, где устраивались вечера под наблюдением священников. Их чёрные рясы двигались по коридорам, выходили навстречу гостям, смешивались с толпой у стоек благотворительных базаров, вновь появлялись рядом с лотереей или возле сцены театра, среди серьёзных молодых людей, занятых разговором о политике, рядом с семействами, восседающими в буфете, — маменькины дочки, точно нервные гусыни, смеялись, смеялись без конца.

Поль Ионгенс был очень рад, когда увидел Режиса с такой красавицей. Да к тому же ещё — русская! Этот гигант в миниатюре только недавно приехал в Париж из Фландрии, после смерти разорившихся родителей, владельцев ткацкой фабрики. Красота Катерины его ошеломила, и Катерина это заметила. Она с первого взгляда оценила бездонную тупость его голубых глаз, но в то же время у неё было ощущение, что эти глаза с необычайной лёгкостью теряют самообладание, как при головокружении. Она знала, что это за головокружение, и начинала его бояться.

У Режиса был свой расчёт, он потому и привёл Катерину в католический кружок. Кружок этот был самым передовым, граф Альбер де Мун как раз недавно там выступал, и там бывала именно та часть католической молодёжи, которая взяла от социализма всё, что в нём есть хорошего, и поняла, что опасно оставлять рабочих без руководства, когда так просто обратиться к учению Христа, чтобы всё привести в полный порядок. От аббата Дегранжа, руководившего кружком, исходил лёгкий аромат угрозы отлучения от церкви. Архиепископ уже несколько раз делал ему предупреждения. Аббат был другом аббата Лемира, депутата той местности, где жила семья Ионгенса, и Режис рассказывал, что отец Ионгенса голосовал за аббата, несмотря на то, что был владельцем завода, — кстати, это внушало доверие рабочим.

Как во всём этом чувствовалось желание Режиса ей понравиться! Катерине же это было совсем неинтересно. Режис своими рассказами бил мимо, к тому же, разве она в политике смыслила больше него? Ионгенс прибежал, захлопотавшийся и счастливый: «Мадемуазель, в вашу честь мы над сценой, вон там, повесили, рядом с другими, русский флаг…» Катерина почувствовала, как она холодеет, и ответила надменно: «Хуже вы придумать не могли, мосье!» И Режису