Девушка с кувшином молока - Маттиас Роземонд

Ян еще не сделал предложение, но стоило мне захотеть, он бы опустился на колени. Так Ян шагает по жизни: если ему кажется, что он нашел то, что ему нужно, то больше не оглядывается по сторонам, не найдется ли чего еще. Конечно, это хорошо для меня, ведь я могу не опасаться, что однажды он уйдет к другой.

До чего же огромные у него стали ступни! Раньше они не бросались мне в глаза. Когда мы присели отдохнуть на берегу канала, разница в размере обуви стала заметна. Тогда Ян с любовью обратился к моим ступням, спрашивая, не досадно ли им быть такими маленькими.

Потом мы долго-долго брели, взявшись за руки. Ян указал на укромное местечко в тени деревьев, куда явно никто и никогда не забредал – достаточная причина, чтобы мне с ним туда не ходить.

Сперва Ян утверждал, что ничего особенного за три года не произошло, но вскоре заметил, что я совсем притихла – по его словам, растеряла свою непосредственность, – в то время как Ян стал гораздо целеустремленнее. Он без конца повторял, что очень ждал нашей встречи. Я ответила, что тоже ждала. Тогда он начал еще больше недоумевать по поводу моей сдержанности.

Ян страстно желал лечь со мной в постель. Я попросила его подождать, а он стал спрашивать, чего именно. Я отмахнулась, говоря, что должна снова к нему привыкнуть, что, собственно, было правдой. Мне было стыдно, и я боялась, что он придет в ярость, узнав об истинной причине, – скажет, что я сама виновата.

В общем, я до смерти боялась, что он бросит меня на произвол судьбы.

Когда Виллем снова приехал из Гауды, Ян тотчас же заметил, как меня передергивает. Я вздрагивала от каждого шороха, от каждого звонка в дверь. В тот вечер мы сидели в моей комнате, и Ян поднялся было, чтобы пойти обратно в «Мехелен». Мария Тинс тогда, как и сейчас, запрещала ему ночевать в доме. Конечно, Яну показалось странным мое поведение. Как мне было объяснить, что в этот раз ему нужно остаться или увести меня с собой? Вроде бы я разозлилась на какое-то обычное его замечание, и Ян сказал, что я преувеличиваю. Внезапно мне почудилось, что я не могу дышать, – не хватало воздуха. «Но здесь есть воздух!» – закричал Ян. Такая нелепая ситуация! Я схватилась за горло, и Ян побежал вниз за водой, окно я открыла сама.

Когда Ян вернулся и положил руку мне на плечо, я его оттолкнула.

Тогда он спросил, не является ли Виллем причиной моего странного поведения. Я ничего не ответила, и в нем зашевелились подозрения. Ян завел речь о том, что Виллем в последнее время изменился: постоянно хватается за бутылку, легко выходит из себя, ведет себя непредсказуемо и выглядит неряхой. Потихоньку он стал выводить меня на разговор, например, спросил, что же могло приключиться, пока его не было, – заподозрил побои. Ян всегда в первую очередь думал о побоях. Я призналась, что он недалек от истины.

В дверь постучала мать со словами, что Яну пора уходить. Он послушал, поэтому в тот раз мы не договорили.

Позже, когда брат уже уехал из города, я позволила Яну сделать то, что ему давно хотелось. Заниматься любовью с ним было прекрасно, хотя он никогда не знал, как я отвечу на его ласку, впрочем, я и сама не знала. Иногда меня приводила в ярость его настойчивость, а порой я сама на него набрасывалась. Вскоре Ян разгадал, что мне нужно, чтобы прийти в настроение. Его терпение – просто божий дар.

Примерно через четыре года я во всем призналась. Как все произошло, уже не упомню. Я что-то сказала, он продолжил, и так далее. Тогда я спросила: «Ты правда хочешь обо всем узнать?» Честно говоря, я смутно надеялась, что Ян покачает головой, но он кивнул, и мне пришлось собраться с силами.

Мы с ним сидели на краешке кровати.

Я рассказала, с чего все началось: с борьбы, с боли, с моих просьб о пощаде. Виллем не мог иначе, он постоянно отодвигал границы дозволенного: то жаловался на отца, то оборачивался зверем и, кажется, наслаждался моими слезами. Он был всесилен, выдумывал якобы сказанные мною слова и угрожал всем их передать. Если бы мне только можно было вернуться в то время, когда все произошло впервые, уж я бы подготовилась и защитила себя. Я просто запуталась в его лжи и не могла отличить правду от вымысла. Он потихоньку сводил меня с ума. Попробовал меня поцеловать, мол, что тут такого? Было темно, и на следующий день ему предстояло вернуться в Гауду, и так далее. От нас всегда все держали в секрете, пусть и у нас будет свой секрет. Всякий раз Виллем обращал свои поползновения в шутку и обещал, что этого больше не повторится, настаивал до тех пор, пока я не прекращала сопротивляться. То есть, конечно, я сопротивлялась поцелуям, но остальному я просто позволяла происходить, словно отделяясь от собственного тела, словно меня сковывал холод. После Виллем как ни в чем не бывало гладил меня по голове и приносил губку с уксусом, потому что беременность в его планы не входила.

Ян спросил, продолжалось ли все после того, как он вернулся из Утрехта. Я дала уклончивый ответ, сказав, что его возвращение помогло. Не то чтобы Виллем окончательно отстал, но теперь, когда Ян обо всем узнал, я словно обрела часть своей прежней силы, смогла снова высоко держать голову и восстановить самообладание. Теперь я нарочно встречалась с Виллемом взглядом, словно приглашая его в свидетели того, что теперь я принадлежу Яну, а Ян – мне. Бедняга Ян даже слегка пугался, когда я бросалась ему на шею, – так мило. Слава богу, Виллем отступил.

Ян выслушал, не глядя на меня и не перебивая, разве что прерывисто дышал и пару раз попросил разъяснений.

Когда я досказала, то спросила его: ожидал ли он услышать подобное? Он слабо кивнул. Понятно, что не могло быть иначе, он же видел, что я обрезала волосы, когда не смогла дать ему, чего он хотел. Ян не забыл, как пару раз я оказывалась на пороге истерики, стоило нам уединиться. В общем, я делала все возможное, чтобы