Кержачка - Альберт Сергеевич Яковлев

— Пойду! — упрямо сказал старик.

* * *

Часом позже, попив чаю с вареньем, шагал Александр Андреевич к своей колонне. Где-то уже близко гремел медью оркестр. Холодный ветер рвал в лоскутья звонкие марши и гнал их вместе с серебристыми обертками от эскимо по широким улицам. Город кипел звуками. Кое-где в квартирах успели спозаранку включить радиолы и приемники, и музыка из окон сплеталась с маршами на улицах.

Настроение у Голдобина было по-прежнему приподнятое. Ему нравилось идти по знакомым улицам, не узнаваемым сейчас. Они были расцвечены кумачом и улыбками людей, отрешившихся сегодня от всех забот, печалей, житейской суеты. Люди улыбались друг другу, солнце отражалось на их лицах, и все это делало улицы еще праздничнее.

Колонну свою он разыскал с трудом. Подошел к самым дверям «итээровского» общежития, где накануне был назначен сбор, увидел нарядную толпу с букетами искусственных белых роз, но никого из знакомых не разглядел. Тронулся было дальше, осторожно обходя шумные группки, но услышал рядом:

— С праздничком, Александр Андреевич! — Оглянулся: Калганова. Она стояла перед ним маленькая, как девочка: седая голова глухо повязана пестрым платком, а сухие губы растянуты в обрадованной улыбке.

Голдобина остро кольнуло воспоминание о последней встрече с Калгановой у «окна сатиры». Вспомнил и о невыполненном обещании: не поговорил с ее заблудшей дочкой.

— Тоже собралась на праздник, Елена? — скрывая смущение, нарочито весело спросил он и легонько взял женщину за локоть. — Пойдем-ка, поищем наших.

— Да уж так тошно одной дома, Андреич… На людях все же праздник.

— А Машка где? — рассеянно спросил Голдобин, продираясь через толпу.

— Уехала дочка.

— Куда?

Калганова не ответила. Он почувствовал неладное и, замедлив шаг, обернулся.

— Куда уехала-то, спрашиваю?

— Да… забыла, Андреич, как называется, — виновато, с запинкой сказала Калганова. — Качкинар…

— Качканар! Это хорошо!

Хотел расспросить, но подошел Коробов и бесцеремонно огрел его по спине ладонью-лопатой.

— Эх, калина-малина, денек-то какой! — с веселой хрипотцой выдохнул он. — Поздравляю с маем, Андреич, и тебя, Елена. Что это вы парой, а? Сма-атри, Андреич!..

Широкое лицо Коробова, давнего приятеля Голдобина, темно пунцовело, видно, успел с утра. Прижимая лапищей галстук, Коробов кричал:

— А я вот оди-ин! Может, пивка выпьем, а?..

Калганова тихо сказала:

— Пойду я…

Голдобин кивнул. Но тут же остановил ее:

— Не скучай в праздник-то! Мы с Александрой дома, забегай после демонстрации!

Калганова отошла, растаяла в толпе, Голдобин же, положив ладонь на плечо Коробова, предложил:

— Поищем сперва наших…

— А кого ж искать, Андреич? Все здесь. Вот она, наша колонна!..

Голдобин и не заметил, что добрался уже до своих. Мало-помалу стал узнавать знакомых. Увидел Кабакова, скромно стоявшего за кругом танцующих парней и девчат, в представительном мужчине — в габардиновом пальто и зеленой шляпе с ленточкой — узнал секретаря партбюро Рогачева; издали помахал ему рукой главный технолог завода Игорь Фокич Скорняков. Еще Голдобин узнал двоих-троих и не мог не отметить про себя, что за те годы, пока он не ходил на демонстрацию в своей колонне — обычно ему давали пропуск на трибуну, многое изменилось. Много новых людей пришло на завод — молодежи больше. Ее-то, оказывается, плохо знал «кадровый» Александр Андреич.

И тут он увидел Зойку. Она стояла с Крыжовым, сцепив пальцы обеих рук на его локте и подняв курносое лицо, что-то лепетала, жмурясь на солнце.

«Вон как! — ахнул Голдобин и сразу забыл о Коробове, стоявшем уже в очереди к столику с пивом и пирожками. — Это как же они?..»

А «они» и не видели старика. Рожица у Зойки так и сияла счастьем. Голдобин не мог и припомнить, когда он еще видел ее такой.

— Андреич!.. Голдобин!.. — крикнул от столика Коробов и потряс над головой бутылкой. — Поспевай сюда!..

Голдобин повернулся и туча тучей двинулся к столику.

— Дочку встретил, Андреич? — щуря красные глаза, хитро поинтересовался Коробов. — А Крыжов-то жених ей? Нич-чего парень!..

Не отвечая, Голдобин налил себе в картонную посудинку, выпил залпом и, не протерев взмокшие усы, плеснул вторую.

— Пить захотелось! — шумно передохнув, оправдался он. — А пить мне нельзя — мотор барахлит… — и постукал кулаком по груди, там, где сердце.

— Ну, и не надо тогда! — согласился Коробов. — Давай-ка, пошли наши-то!..

А сердце и впрямь болело… Догнал Голдобин свою колонну, а идти в ногу с молодыми трудно. Силился, крепился, вида не показывал, но, в конце концов, сдался. Едва повернула колонна к круглой заводской площади, уставленной мачтами с трепетным кумачом наверху, не выдержал Александр Андреевич: откачнулся от строя… Мерно подышал через нос, успокаиваясь, горько сплюнул в начищенную ради праздника урну и потихоньку побрел домой.

К вечеру Голдобину стало лучше. Днем он лежал, а к вечеру поднялся: праздничную рюмочку принять, если жена позволит…

В большой комнате за столом, крытым крахмальной скатертью, в дальнем конце сидела Елена Калганова, а напротив нее Александра. Перед ними на блюде аппетитно распластался пирог со снятой верхней коркой; белые рыбьи куски переложены фиолетовыми кружочками лука. Стоял и графинчик с водкой. Женщины уже выпили по махонькой и, раскрасневшись, разговаривали.

— Пируете, старые? — посмеялся Голдобин, усаживаясь и наливая себе стопку.

— Что нам, малярам! — неловко отшутилась Калганова. — Мужики пьют, а нам, что, глядеть?

Голдобину было приятно видеть ее повеселевшей.

— Еще раз с праздничком! — чокнулся он с женщинами и со вкусом выпил, бросив в рот фиолетовый кружочек.

— Ты бы не пил, отец. Болеешь ведь…

Голдобин будто не слышал.

— Так чего пишет Маша-то?

— Одно письмецо пока получила. Достается, видать, там…

— Ничего-о, молодая! — утешил Голдобин. — Поначалу всем трудно. Пусть самостоятельно ходит, учится! — и, помолчав, подумав, сообщил жене:

— А сегодня, Шура, я Зойку встретил на демонстрации. И, знаешь, с кем?

Та не сдержала улыбку:

— С кем же?

— С Крыжовым. С тем самым, из-за которого ты меня тут…

Александра не удивилась.

— Ну что ж, хороший парень Максим.

Голдобин кивнул и нахмурился.

И когда час спустя после ухода Калгановой появилась Зойка с Максимом, старик уже не удивился. На лице у Максима было написано: «Пришел я… ну и что?»

Поздоровались мирно.

— А мы на пруду были, на лодке катались, — объяснила Зойка, усаживая Максима за стол, — и страшно есть захотели!.. Максим, ты не стесняйся, накладывай, накладывай себе!

Максим, очевидно, все-таки стеснялся; неловко двинул рукой и рассыпал соль. Александра сказала:

— К ссоре! — и подозрительно глянула на мужа.

Зойка сказала:

— Предрассудки, мама! — и почему-то притихла.

Максим не отошел даже после водки, сидел и молчал. Молчал и Голдобин, но не уходил из-за стола. Не пил, не ел, а сидел, чего-то выжидая.